Часы перевели. Зеваю. Раннее воскресное утро. Снег, лёд, слякоть, ёлки, старые могилы.

Я украдкой перекрестился, на что Боря махнул рукой – Это ничего, Бог там один, просто ворота разные.

Вот где встретить утро выходного дня? И еще, Акунин писал про кладбища, Павел Белянский писал, есть, значит, интересное...

Справа от входа — единственная свежая могила. Боря читает табличку, качает головой, причитает — Габи таки умер, хороший человек был, какой хороший... Посмотрел год рождения — 1928.

Девяносто... Таки да.

Боря — друг. Боре нужна помощь.
Его нужно срочно сфотографировать. И именно сегодня рано утром. И именно на еврейском кладбище.
Когда-то были на экскурсии у лучшего экскурсовода Иосифа Каца, слушали о еврейском Таллинне. Вот тут персонажи тех историй и нашли покой, многих, да почти всех, знает и Боря.
У входа — одноэтажное здание, в окнах — шестиконечные звёзды с цветными стёклами. Боря кивнул в его сторону — там Кингиссеппа поймали, прятался. Знаешь, коммунистом был? Я ещё не проснулся, зябко, тихо, жутковато немного.
Боря — далеко не молод. Вообще-то он Борух. Занимается всю жизнь тяжёлым физическим трудом — работает санитаром в больнице. А ещё копает могилы. Анекдот, где вы видели еврея с лопатой — точно не про него. При этом Боря — рассказчик и балабол, которого даже мне не переговорить, и философ, не лезущий в карман за словом. Гамлетовский персонаж. У него на всё есть или притча, или смешная история.
А вон этого не хотели тут хоронить, показывает на могилу. Он был главным чекистом Тарту. Репрессии, всё такое. А почему похоронили тут? Как почему, Боря удивляется. Он же еврей. Логично.
Он идёт по кладбищу, весело рассказывая о присутствующих здесь людях, как о живых. Какими они были. С кем ругались. Если бы его послушал какой-нибудь нацист, то от впечатления, что в Таллинне живут (и жили) только евреи, повесился бы на растущих здесь же красивых соснах.
Папа мой, Исаак Соломонович, говорит Боря, был герой Советского Союза. Хоронить должны были с воинскими почестями. А тут так нельзя. Не наш обычай. Так на другом кладбище и упокоился.
Когда-то нам срочно понадобилась помощь, и Боря без лишних слов помог. Это надо ценить, мы подружились. Как откажешь человеку, даже если нужно ни свет ни заря промозглым утром ехать в не слишком оптимистичное место.
А вот там — только никому не говори — тётя Роза похоронила своего кота. Очень хотела, чтобы он покоился на еврейском кладбище. Дети то её в концлагере погибли... О, нам сюда.
Какая-то тётя Циля, которой ещё жива, и которая живёт где-то на другой стороне глобуса, просит ставить свечку и цветы на могилы каких-то определённых предков два раза в год, именно в определённые дни. И обязательно присылать ей фотоотчёт. А сын в этот день как раз в отъезде, а Боря — по его словам — не имеет фотоаппарата. И мобилка старая.
Вообще-то, это трогательно. Как тут не помочь.
Старые евреи, довоенные, новых, послевоенных, недолюбливали. Только вслух не говорили, продолжал Боря, выполнив долг перед тёткой. И идиш у них не такой, и вообще, старые побогаче были.
На почти каждой могиле — что-то красивой вязью написано, звезда Давида. Но на каждой пятой — наша, родная, змея с чашей. И так и подписано, Доктор такой-то, супруга — тоже доктор, такая-то. Судя по количеству, медицина Таллинна до перестройки была не то, что сейчас.
Вон, дядька мой, указывает куда-то вдаль, между деревьев. Главный кардиолог нашей больницы был. На работе так и умер, от сердца. Тётка, сестра его, всё это забыть не могла.
Уже к выходу идём. Видишь, вон, читай. Эстонских цветов ленточка на могиле. Это известный эстонский дирижёр. Чистый эстонец был. Ну, на лицо взглянешь, конечно, видно было, наш человек. Но как дирижировал, как дирижировал...
А тётя Циля порадуется. И им приятно там, когда помнят...
#LiterLG