(разбирая дневники)
 
Боже, как же я был счастлив, когда после «школы жизни» в Синельниковской ЦРБ (с отжиманиями вниз головой на лестнице в рабочее время, подъёмом двухпудовой гири, удивительными философскими уроками и прекрасной хирургией) получил место работы почти возле дома, в четвёртом хирургическом отделении больницы Скорой помощи. Лучшее место для старта молодого врача в пределах города, всё знакомо (тут проходила интернатура), прекрасный коллектив и т. д. Не ходил, а летал, и, как говорила Н, царапал потолок не носом, так короной. В мечтах уже представлял себя там, же но лет на двадцать старше...

И тут звонит С.
- Глеб, всё бросай, увольняйся, переходи к нам, тут больница мечты, будешь оперировать с утра до вечера...
И я, как юная гимназистка, поверил.
...С. шёл как обычно весьма быстро, едва поспевал за ним. Между высоким бесполезным корпусом с обсыпающимся фасадом и трёхэтажным клиническим на открытом пятачке стояла старая BMW, под капотом которой ковырялись два человека, громко общаясь между собой отборным матом. С. подвёл меня к ним, шепнув, что это главврач и начмед, и представил:
- Это доктор, про которого я вам говорил.
Один из «автослесарей» вытер грязную руку о рабочие штаны, презрительно смерил меня взглядом, и ответил С:
- На х... он мне нужен? Я ж тебе сказал, приводи седого, а не рыжего!
Второй выпрямился, расправив широкие плечи (кулаки, запястья, шея, надбровные дуги - боксёр?), почесал трёх- (пяти-?) дневную щетину, и так же без связи с предыдущими репликами буркнул уже мне:
- Пошли, поговорим.
С. кивнул мне тоже, иди, мол. Чувствуя себя немного неуместно в непривычном галстуке и чего-то опасаясь, я отправился внутрь здания, случайно зацепив коленом жалобно звякнувшую фару машины, выпавшим глазом висевшую на проводах с синей изолентой. Как-то не так я представлял собеседование в научно-исследовательском институте...
Ошибка номер один: нужно было в тот момент разворачиваться и уходить.
В кабинете начмеда Д. висела сабля, охотничьи фотографии и вымпел олимпийской сборной СССР по боксу (хоть тут угадал). Д. задал пару вопросов, подумал. Сказал задумчиво — пойми, всё бабло остаётся в Киеве, мы сами тут зарабатываем, чтобы институт не закрыли. Набрал номер: Лена, зайди.
Пришла приятная улыбчивая доктор К., первая в халате, с кем познакомился в том здании. Д. сказал ей отвести меня к директору.
Директор находился в здоровенном, как фабрика гробов для великанов, бестолковом и преимущественно населённом привидениями и сквозняками девятиэтажном корпусе.
Доктор К., которая кроме нормальной врачебной работы выполняла какие-то научно-административные обязанности, завела после обычных для совковых учреждений реверансов в огромный кабинет директора.
Директор, профессор Ф., был к тому времени лет семидесяти, выглядел хуже своего возраста, был в халате поверх пиджака и в белой допотопной врачебной шапочке. Краем глаза я уловил, что умное лицо доктора К. словно застыло в непроницаемой маске, и мне это очень не понравилось.
Профессор Ф. начал с места в карьер нести громким голосом полный бред про торсионные поля, свои медали от Нобелевского комитета, самую большую реанимацию в мире, диагностику рака куском проволоки (я не шучу), фитопрепараты своего имени и общение с президентами всех стран мира. Доктор К. сидела за столом в позе первоклассницы с каменным лицом, на мой немой вопрос не отвечала. Профессор говорил и говорил, расхаживая по кабинету и не особенно обращая внимание, слушают его или нет. Говорят, в молодости он был действительно выдающимся доктором и выучил наизусть два тома фармакологического справочника Машковского. Но также известно издавна, что излишние знания преумножают скорби.
Ошибка номер два: нужно было в тот момент вставать и уходить.
Потом меня повели к ещё одной женщине в летах, которая почему-то громко пела песню «Валенки» у себя в кабинете. Это была начальник отдела кадров.
Ошибка номер три:... ну, вы поняли.
Когда я высказывал свои претензии С., он только пожал плечами и отмахнулся — всё фигня, не обращай внимания. Наше дело — оперировать, больных — море. Посмотри, какой толстый операционный журнал!
Я ему поверил, извинился перед Тамарой Михайловной, нашей самой лучшей в мире "маман", и уволился со Скорой. Глупость и ошибка. Нужно было слушаться Оксану, ведь она была против с самого начала...
Потом оказалось, что меня могут взять только клинординатором, а не врачом, то есть даже в официальной зарплате я проиграл. С неофициальной было ещё хуже...
На первой же оперативке сидело 15 человек, называвших себя хирургами, и все они хотели сами делать операции с 09.30 до 15.00 с понедельника по четверг, так как отделение плановое. Пробиться там, даже в условном статусе незаконнорожденного сына С. (самое приличное прозвище — оруженосец С.) и при явном его покровительстве (он до моего прихода прославился фразой: «Вот придёт Глееееб!») - было сложно. Но я пытался.
Бытовые условия в отделении были ужасны, самая страшная ординаторская из тех, что я видел, мало того, к ней примыкало маленькое помещение, по меткому определению друга Г. - «вонючая комната». Там переодевались и регулярно «в тайне от С.» выпивали. Я с докторами принципиально не пил, соблюдая лояльность к шефу, но один раз, надевая сапоги, рефлекторно поймал на лету огурец, который уронил Д. С тех пор устрашающий начмед меня зауважал ещё больше (ну, мне так хочется), запомнил ту историю, хвалил мою реакцию и говорил, что я ему напоминаю манерами персонажа (тут он копировал акцент и произносил): Я Лёва Задов, со мной шютить не ннада!
С профессорами общение как-то не задалось. Профессор нашей хирургии внезапно рявкнул на оперативке — Сядьте приличнее! - ему не нравилась моя нагловатая манера (Лёва Задов жеж) усаживаться «нога на ногу», а горячо любимый шеф, вовремя заметив прилив мочи у меня к голове, тихо со своего места добавил — Глеб, просто сядь ровно.
Снова ошибка, нужно было встать и уйти.
Потом профессор-терапевт мягко журила меня за лечение больного с панкреатитом, и на какие-то мои доводы ответила, что она ещё в 1984 году защитила диссертацию по консервативному лечению «бескаменного панкреатита». Мой вопрос, заданный ей в тон невинным голосом, а как вы, Алла Марковна (или как её, не помню), в 1984 году достоверно подтверждали инструментально бескаменную природу воспаления поджелудочной железы — заставил её покрыться красными пятнами и что-то нервно мне высказать.
Потом было ещё несколько восхитительных историй, дурацкие интриги, запланированная диссертация, потом почему-то удирание в машине по колхозному полю в запорожских степях от местных бандитов (об этом, может быть, в другой раз), некоторое участие в битве за снятие профессора Ф. с поста директора, и, когда число ошибок дошло до критического, я всё-таки встал и ушёл оттуда навсегда.
Главврача, уже бывшего, видел последний раз на его собственных рыболовецких ставках, он сидел в трусах на корточках и ощипывал голыми руками свежеубитых перепелов.
От начмеда, как вы помните, у меня осталась собака.
С лучшими людьми того коллектива общаюсь до сих пор.
В Скорую в Днепре возвращаться было как-то стыдно, но слава Богу, задолго заранее нашёл в Днепродзержинске (зачёркнуто) в Каменском аналогичное прекрасное отделение, которое вспоминаю с теплотой, где дежурил и продолжил прерванное обучение неотложной хирургии.
Общение с С., которому я всё так же верил, продлилось ещё четыре года, после чего я всё-таки встал и ушёл.
«На вольные хлеба», - как он сам говорил общим знакомым.
Вот так одно неправильное решение приводит к десятилетним поискам попыток выбраться из наслаивающихся друг на друга порочных кругов и узлов странно взаимосвязанных друг с другом проблем.
Пока не поступаешь так, как Искандер Двурогий с загадкой царя Гордия в храме Зевса.
Разрубая узел.
Иногда нужно просто встать.
И уйти.
Вовремя.
#LiterLG
#MedLG
Все совпадения с реальными людьми случайны.