Она шла обнажённая по брусчатке и мужественно старалась не морщиться от боли. Босые ноги ступали на отполированные тысячами подошв камни. Ноги проваливались. Дна не было. Дно — это где-то во времена динозавров. Между камней снизу тянулись схватить её сотни когтистых пальцев и больно царапали ступни.

Высокая стройная фигура и коротко остриженные огненно-рыжие
волосы. Она шла вперёд, и чувствовала себя леди Годайвой среди вопящей
толпы. Йоханна, Йоханна, говорила она себе, держись. Ты сможешь, ты
справишься. Йоханна, ты же так уже однажды шла по площади, в Руане, а
вокруг все смеялись, плевали в тебя и бросали камни.
Проснись, Йоханна. Напрягись. Ты не одна. Ты одета. Видишь,
справа от тебя идёт мужчина — это сейчас твой муж. Девушка тряхнула
рыжей головой, чтобы вместо очевидного и понятного полусна
сосредоточиться на туманном, ускользающем настоящем.
Да. Точно. Это, кажется, мой муж. Сейчас я подумаю, и вспомню,
как его зовут. Леон? Лев... Точно, Лев. Нет, не Лев... А! Левко! Странное
имя.
Откуда-то со стороны услышала свой голос. Оказывается, она всё это
время весело что-то рассказывала своему спутнику, и они вместе смеялись.
Странно...
Кто-то дёрнул за руку. Кто это? Рядом шли два мальчика, чем-то
похожие между собой. Они братья, догадалась Йоханна. Они похожи на

2
Леона, то есть на Левка. И снова её голос со стороны что-то отвечал, уже
детям. Кажется, это её дети. То есть она мама. Мама? Она рожала? Два
раза?... Боже, не могу вспомнить?
Огляделась по сторонам. Страшно. То есть, для обычного человека
— ничего страшного. Обычный человек видит залитый летним солнцем
старинный город, средневековые здания, высокие башни, зубцы
крепостных стен, бывшие католические, а ныне лютеранские церкви,
вычурные флюгеры. Обычный человек вдыхает ароматы уличной еды,
мяса, выпечки, орешков и кофе. Обычный человек видит множество
современных туристов с селфи-палками, спешащих запечатлеть
впечатления для просмотра на своих далёких родинах...
Только не Йоханна. Она видела всех. Не просто всех, а всех.
Медленно хлопая ярко рыжими пушистыми ресницами над красивыми
голубыми глазами, она посмотрела вправо. Современные люди были
неинтересны, на них взгляд не задерживался. Повела головой влево...
Гораздо интереснее те, другие.
Она видела всех. И все видели её. Все люди, которые когда-либо
жили здесь. Они не покидают место, где их сердце. Они ходят, бродят,
пытаются как-то достучаться до современных людей, но тем нет никакого
дела до них. Йоханна видела сквозь камни, видела предыдущие слои
брусчатки, видела возведённые и разрушенные десятки лет назад дома. Её
муж, как его, Леон? Нет... не важно, тоже как будто пытается кого-то
высмотреть из этих, других, и кажется, иногда кого-то, прищурившись,
видит. Одного из тысячи. Смешной. Дети (мои дети?) тоже идут,
озираются. Интересно, видят ли они что-то? Им жарко...
Йоханне совсем не жарко. Как можно сгорать на солнце, если из-под
земли веет могильным холодом?

3
Она идёт с гордо поднятой рыжей головой, и перед ней урча
расступается человеческое море. Ну как человеческое, скорее океан
покойников. Их всех объединяет то, что они жили в этом городе
последнюю тысячу лет. Древние забытые всеми эстонские короли и
королевы, сероглазые громадные и громогласные шведские викинги,
обученные всего двум ударам меча непобедимые датские рыцари, хитрые
новгородские купцы, мудрые бизанты, нелогичные в войне, деле и жизни
киевляне, жестокие немецкие рыцари да бароны, беглые эстонские
крепостные, снова шведы, русские, немцы, русские, немцы, эстонцы,
финны, русские... И это только мужчины. С лохмотьями, вместо одежды, с
черепами вместо лиц, с костлявыми руками, которые когда-то были
вершиной творения...
Йоханна — женщина. И видит женщин тоже. Женщин в этом городе
всегда жило много. Намного больше, чем мужчин. И если о мужчинах во
все века писали, говорили, обсуждали, то женщины жили будто сами по
себе. Люби, корми, рожай, стирай. Так думали представители так
называемого сильного пола.
Нет,. Йоханна не согласна. Она видит весь этот город как единое
целое, чувствует его, осязает. Ей страшно и больно, она даже не понимает,
с кем она сейчас идёт, но город ей открывается.
Этот город — женщина. Он живёт, как женщина, ведёт себя, как
женщина, воюет, как женщина, покоряется силе и бунтует, как женщина.
Он сочетает в себе небесную красоту и чёрный мрачный глубокий ужас.
Для мужчин этот город выполняет ту же роль, что ножны для меча, что
сапог для ноги, что футляр для кларнета. Женщины — неотъёмная часть
этого города, этих старых стен, этих очагов, этих улиц, этих домов.
Женщины были тут всегда. Вон там на камнях сидит эстонская королева
Линда, вон там, на башне, читает вслух датская королева Маргарита, вон

4
на тот балкон прилетает петь саксонка Лореляй, а на крышу Ратуши
любимого города иногда наведывается шведская королева Кристина. И
миллион обычных женщин с естественным ведьминским очарованием
вокруг Йоханны. Смотрят. Завидуют. Ей дано много больше, чем быть
просто женщиной. Но чтобы понять эту разницу, чтобы понять, чего она
лишена, через какие страдания пришлось пройти, нужно думать иначе, чем
женщина. Поэтому женщины не понимают и смотрят на неё с завистью и
ненавистью, а она идёт среди них, и солнце играет в коротко стриженых
рыжих волосах, как языки пламени того костра, там, на старой рыночной
площади в городе Руане...
Навстречу идёт высокий крупный человек в красной сутане.
Йоханна, кажется, знает его. Что-то смутно припоминает, но мысль
ускользает. Кажется, они сидели за столом и о чём-то договаривались, но о
чём?
Леон тоже его знает. Нет, не Леон. Какое-то производное, львиное имя.
Леонид? Лев? А, Левко. И дели смотрят в его сторону. Старший
напряжённо, младший глядит, что странно, как мясник на ещё бегающего
по двору барашка. Это точно мои дети? Память, память, вернись...
Человек в красной сутане приветливо расставил руки, будто хотел
обнять их всех вместе сразу. Семья остановилась раньше, и объятия
повисли в раскалённом воздухе, слегка зыбко покачиваясь в едва
колышущемся воздухе.
- Приветствую вас в Ревеле, брат Адальберт и сестра Йоханна,
привет и вам, дети, - приятным голосом хорошего проповедника обратился
человек.
Пьер. Его зовут Пьер, вспомнила Йоханна. Пьер, так же звали того
злого и подлого епископа, не помню фамилии. Там, в Руане...

5
Её спутник (муж?) занудно поправил говорящего, сопроводив свои
слова вежливой улыбкой и смиреннейшим полупоклоном образованного
человека:
- Пакс вобискум, брат Петер. Только не в Ревеле, а в Таллинне, не
Йоханна, а Надежда, и не Адальберт, а Левко.
- Точно, точно, - нимало не смутившись, повторил человек в
красном. Вас именно так и зовут. А что, город, где тысячу лет назад было
Рявальское королевство, и который сотни лет назывался Ревелем, сейчас
называется по-другому? И давно?
Йоханна попыталась собрать все силы в кулак. Посмотрела сверху
вниз на свои прямые длинные ноги. Они уже не проваливались сквозь
камни, а скелеты из-под земли не могли их поцарапать. Становилось
теплее. Голые плечи и спину даже начало немного согревать от
замогильного холода яркое ясное солнце. Соберись, Йоханна, ты сможешь.
Она смотрела на умное, но неуловимо отталкивающее лицо человека в
красной сутане. Пьера (или Петера?). Тот продолжал, обращаясь к ним:
- Напоминаю, что нашему третьему ордену снова нужна ваша
помощь. Как мы с вами предварительно договаривались, я отведу вас
прямо на место. Это совсем недалеко.
Они проследовали за высокой фигурой в красном на шумную и
нарядную площадь. Казалось, современных людей, быстро пьянеющих на
жаре, кто пьёт, или быстро сгорающих на солнце, кто не пьёт, никто из них
— ни дети, ни Йоханна с Левко-Адальбертом, ни Петер-Пьер не замечали.
Оставалось также загадкой, видели ли они всех остальных, других, кого
видела Йоханна. Дети развлекались, стреляя вокруг из водяных
пистолетов. Странно, но призраки прошлого от этих струй старались
уворачиваться. Не может же быть, что и дети (как хоть их зовут?), видят то

6
же, что и Йоханна? И ещё, Леонид... Нет, Левко, назвал меня Надежда. Это
такое имя, по значению как ле эспуа, или, точнее, ле эсперансе...
- Вот это место, - торжественно провозгласил Петер, остановившись.
- Все документы нашего ордена, где было объяснение этого события,
уничтожены. Вам предстоит прямо сейчас расследовать происшествие и
предоставить достойное объяснение, которое уже я лично представлю на
коллегиуме ордена.
Йоханна поморщилась. На этом месте, она ясно чувствовала, убили
человека. Давно. Но кожа ног всё равно чувствует и покрывается
мурашками, из щелей брусчатки клубится морозный воздух, а память и
зрение снова начинают танцевать головокружительный вальс.
- Исходных данных крайне мало, - с видом заправского экскурсовода
продолжал Петер. Некий монах поссорился в корчме со служанкой, и в
пылу ссоры убил её. Испугавшись содеянного, побежал к властям с
повинной, и был казнён тут, на Ратушной площади. В назидание потомкам
на земле на месте казни был выложен усечённый крест.
Все посмотрели вниз. Там действительно были выложены в виде
латинской буквы «L» две не очень длинные балки. Йоханна посмотрела
глубже, на старую брусчатку — там тоже есть этот знак. На ещё более
старую — и там.
- Бред, - сказал Левко. Сто раз бред, в каждом слове. Так не бывает. 
- А вот это, мой дорогой Адальберт, вам и предстоит выяснить, -
вернул мужу Йоханны немного издевательскую вежливую улыбку
Петер.
Разошлись...
Первым рыжеволосая Йоханна выдернула из толпы городского
судью того старого золотого времени. Он с ужасом смотрел на Йоханну -

7
стройную молодую женщину с короткими рыжими волосами — и на
вопросы отвечал с подобострастием, всячески показывая желание помочь
дознанию, нервничал, сверялся с записями в огромной, немного поеденной
мышами, книге.
- Да, да. Мы казнили. Что? Да, он сам пришёл. Сам всё рассказал.
Монах Панике, имя такое, сказал, омлет был жёсткий, рука болела, бес
попутал, взял топор и зарубил служанку. Сам пришёл, ссылался на законы,
называл их номера и даты. Там всё точно написано, в этих законах, буде
монах зарубит в корчме служанку, должно предать оного казни чрез
отсекновение главы на центральной площади, а место пометить усеченным
крестом. Как это, таких законов нет? Но ведь господин монах назвал
номера. Придумал? Но позвольте, он же был — вот тут записано —
выпускник теологического факультета, он сыпал по памяти законами,
параграфами и прочими мудрыми словами. Он очень облегчил работу
дознанию. Как? Что? Да! Нет, мы не проверяли номера тех законов, на
которые он ссылался. Понимаете, у нас тут не совсем тот уровень, чтобы
спорить с выпускником Страсбургского университета, даже если он
подозреваемый... Что? Куда идти? Да-да, ухожу.
Йоханна почувствовала, что туман в голове начинает понемногу
рассеиваться. Пересказала услышанное. Не совсем поняла, слышали ли тот
допрос Петер и Левко, или болтали о чём-то своём, но это не важно.
Нужно проводить расследование дальше. Огляделась. Схватила кого-то в
толпе, выволокла на свет Божий.
Недовольный, пузатый, небритый, сопит. На вопросы отвечает
скупо. Свирепо смотрит на её фигуру.
- Да, я хозяин того заведения, Клаус. Не корчмы, а приличного
заведения, говорю. Чистые нумера для немцев, чёрные нумера для
ненемцев, завтрак, пиво. Жалоб никогда не было, а тут прославились. Да,

8
патер Панике с супругой жил на немецкой половине. Откуда я знаю,
почему монах жил с фрау? С кем ему жить, с другим монахом, гыгы?
Накануне вечером их допоздна не было, вернулись побитые. Да, как после
боя. У неё — одежда в крови, раны на боку, шее. У него рука перебита, на
перевязи. Служанка наша, София, им простыни старые носила, корпию и
воду тазами. Всю ночь спать не дал, да и пол искровянил. Наутро он
Софию топором стукнул и в Ратушу побежал. Помёрла его фрау Лилианна,
аккурат в тот день, как казнили его. Почему на дознании не сказал? О чём
спрашивали, то и отвечал. Сказал, что зря он на наши омлеты
наговаривает, они всегда свежие. А в тот день мы их ещё и жарить не
начали, наврал он, что жёсткие. А баба родилась, баба померла — кого это
волнует, если убивец сам за судьями не бегает?
Йоханна потянулась, размяла руки и спину. Левко, который, кажется,
даже о чём-то с ней это всё время разговаривал, пододвинул какое-то
кресло. Вовремя. Грациозно, по королевски присела. Где мой меч? А, там,
забрали ещё в Компьене... А где этот, в красном? И кто-то ещё был с ними,
дети? Где они? А, вон. Бегают, брызгаются из пистолетиков. Так,
следующий. Солидный, красномордый.
- Игнасиус Хоензее, городской палач. По существу вопроса могу
сказать мало, ибо в день казни я болел. Кто рубил голову? Мой помощник,
Март. Март Кыргярв. Он моего телосложения, силён, что ему. Если я
болею, особенно с похмелья, так он красный плащ одевает, капюшон на
голову, и идёт кости ломать, или головы рубить. Кто там приглядывается,
я это, или не я. Только он не немец, местный, только на своём языке с
другими говорит. Упрямый. Помочь перевести? Нет? Сами? Странные
вы...

9
Йоханна выволокла пред ясны очи следующего. Всё сама, всё сама...
Ничего, раз в этом городе всегда такое разделение — есть немцы, и
«ненемцы», что ж, будем на ненемецком говорить.
- Да, Март я. А откуда ты наш язык знаешь? Что значит по существу
отвечать? А, ой, так понятно. Да, это я отрубил голову вашему монаху. Он
даже рад был, обнял меня. Рука у него больная? Нет, здоровая, я точно
говорю. Что я, поломанных рук не видел? Я ж палач. То есть помощник.
Херр Игнасиус как шнапса нахлещется — а он каждый вечер такой, так я и
выхожу за него работать. На мече нашем палаческом что написано? Божья
милость обновляется каждое утро, помогу грешнику обрести вечную
жизнь. Мне херр Игнасиус перевёл. Я ж не христианин. Нас они
покрестили, ну а мы для виду вроде как молимся, а сами так и остались
людьми земли, язычниками. Вот и рублю головы христианам, и жалование
получаю. А ты красивая...
Прогнала его Йоханна, здорового сильного парня, у которого нет
ничего святого. Не зря меч палача после каждых ста казней в церкви
замуровывали, зло хоронили. Йоханна перекинулась несколькими словами
с Петером и Левком, но они восприняли будто бы без особого интереса.
Или ей показалось, что они с ней разговаривали? Нужно продолжать.
Теперь время основных участников. София.
София плачет. Она молода, крупна, кругла, здорова. Её стукнули
топором по голове и убили. Но в мире призраков не обязательно ходить с
топором в голове или в виде скелета. Это не кино. Софи в расцвете сил, с
прекрасным и красивым женским телом. Из её форм можно было бы
вылепить двоих таких, как Йоханна. Или троих. И теперь это чудесное
прекрасное творение мелко трясётся и колышется, содрогается от рыданий.
- Господин и госпожа Панике были раньше так добры, так добры.
Всё обещали меня чему-то научить, взять с собой. Они говорили, что у них

10
важная миссия. Что они служат добру. Что они кого-то выслеживают. А
потом пришли поздно вечером, все в крови, у господина рука в локте
перебита, болтается. Жена его не в себе, в горячке. Мы её перевязываем, а
она кидаться начала, и меня за руку укусила. Больно! Кровь как брызнет!
А раньше такая добрая была... (рыдает). А утром он встал, спустился вниз,
меня разбудил, молчит, выпил две кружки пива, позвал, и говорит, не
можем мы тебя с собой взять. А я так надеялась! Слово за слово, я ему
говорю, обманщики вы, почему? А он взял топор и... (снова рыдает). А
потом ещё и в грудь мне какой-то маленький колышек забил, в самое
сердце. Потом наверх поднялся, я за ним. Жена его привязана, бьётся,
будто зверь, и раны, что странно, зажили почти. Он примерился, и ей
какое-то зелье из бутылочки в рот залил. Она заснула. Он её отвязал, и
только потом в Ратушу побежал. А я так ничего и не поняла. Что, рука? Да
к утру не видно почти того укуса было...
Йоханна подошла к молодой девушке, обняла её, и что-то зашептала
на ухо. Та перестала рыдать, удивлённо посмотрела на Йоханну, потом
вытерла слёзы, удивлённо что-то переспросила, получила утвердительный
ответ, и больше уже не плакала, а встала и пошла, иногда с
благодарностью оглядываясь на рыжеволосую и безумно красивую нашу
героиню.
Что ж, почти всё ясно, подумала Йоханна. Где её спутники? Дети
что-то уже весело обсуждали с Петером и Левком (он их папа или нет? Не
помню). Она сейчас сосредоточена на этом деле. Потом разберёмся. Итак,
последние свидетели.
Йоханна внимательно смотрела на них, а они — на Йоханну.
Она снова села в кресло, они — на какие-то низкие табуреты рядом.
Держатся за руки.

11
Панике и Лиллианна. В принципе, это всё было понятно Йоханне с
самого начала. Оставалось прояснить некоторые детали.
- Это не половина креста, а буква Л — Лиллианна?
- Да. Я обещал её отцу, что поставлю ей памятник, и я его поставил. 
- Как вы познакомились? 
- Она была дочерью священников в одном маленьком немецком
городке. Меня туда привёл мой первый учитель, который показал
мне, как охотиться на оборотней. Они всю жизнь этим занимались, и
Лиллианна была намного более опытной, чем я .
- Он был страшный?
- Кто, последний зверь?
- Да.
- Очень. Последний из древних лесных гигантских оборотней. Их
истребили по всей Европе, и последний, насколько нам известно,
жил здесь, в чаще за городом. Мы выслеживали его очень долго,
организовали засаду по всем правилам, но он был очень большой и
сильный. Огромный чёрный волк. Он порвал сеть и укусил
Лиллианну за ногу. Я, хоть и с поломанной рукой, смог добить его.
Последний гигантский оборотень уничтожен.
Йоханне стало тепло, почему-то. Они были такие красивые —
Панике и Лиллианна, так трогательно держались за руки, так смотрели
друг на друга влюбленными глазами...
- Ты пытался высосать яд?
- Да. Но она начала на глазах превращаться в оборотня. У меня было всего
несколько часов. А потом и я бы начал сам мутировать. Я донёс
Лиллианну домой, нам помогала София, очень толковая девушка. Но я
недосмотрел, и она тоже была укушена. Лиллианна уже была заразна... У

12
оборотней очень быстрая … как это по вашему? Регенерасьён? Заживает
быстро. Мой перелом срастался сам собой очень быстро. У меня была
всего одна доза яда, который убил и Лиллианну, и яд в ней. Оставались
София и я сам. Я всё организовал. Уговорить магистрат поставить
памятник Лиллианне здесь на века оказалось проще простого. Хорошо, что
никто не догадался. Людям не обязательно знать, что на свете существуют
оборотни.
Лиллианна добавила:
- Он поступил правильно. Он убил не Софию, а оборотня в её
облике. Она — сирота, никто не страдал. И точно также меня, то есть не
меня, а зверя в моём теле. И не себя, придя к палачу. Насколько мы
наблюдаем, новых оборотней такого размера больше не было. А за страсть
к эффектам, вот этот памятник — буква, я его сначала ругала, а потом
была благодарна. Ведь мы любим друг друга. Уже несколько сотен лет...
Пара встала, поклонилась, и ушла, всё также держась за руки.
Йоханна потрясла рыжей головой, замечталась... А, дети, Леон и
Пьер... Или как их там...
Рассказала им. Петер (точно, не Пьер) что-то записал в блокнотике,
раскланялся, поблагодарил ещё раз и удалился.
Левко предложил кофе.
Йоханна посмотрела на него ещё раз, подумала, будут ли они так
держаться за руки сквозь века? Наверное, их что-то связывает, раз они
называются мужем и женой. И дети...
Нужно срочно всё вспомнить.
Нужно выпить кофе.
Кофе поможет.

13
Необычно высокое для позднего вечера солнце играло своими
лучами в коротких рыжих волосах. Ноги больше никто не царапал, стало
уютно и тепло.

Завіса...

Pärnu, 2018