Глеб Лукинов,

 17 сентября 1998 года.

Роль Джеймса Бонда стала для Шона Коннери коммерческой палочкой-выручалочкой.

Борис Швец, «Киноэкспресс».

 

Я лежал на диване. Передо мной стояла моя мама и держала на руках грудного ребенка. И я знал, что это я. Этого не могло быть. Никак. Но это было. Я помню.

                         

ГЛЕБ ЛУКИНОВ

 

А сейчас я умер. Умер, когда перерезал себе горло стальной проволокой, обвитой вокруг шеи.

 

ЕЩЕ РАЗ

 

Бах! Это хлопнул дверью несостоявшийся палач. Он побежал звать охрану, докторов, начальство. Русский мат во всей своей красе несся по коридорам впереди него.

Заседание выше этажом зашло в тупик – рассказывать обо мне было нечего. Начальник уже был готов давать разгон своим подчиненным, как в дверь буквально ввалились солдаты внутренней охраны с барахтающимся между ними палачом.

• Он себе горло перерезал!
• Бля!!!

Когда они все были уже возле меня, то увидели только спины, затянутые в белые халаты.

• Кровь на группу! Подключичку!

Начальник переглянулся с заместителями – мол, стоит ли? 

• Глеб Вячеславович! Ну что там?

Одна из белых спин, не поворачиваясь, ответила: Еще труп.

Начальник, чуть повышая голос, чтоб перекрыть гул, как-то неуверенно произнес:

• Ну, вы там это…не особенно… он наших положил…

На что тот же врач резко повернулся к генералу и сверкнул наглыми карими глазами:

• Генерал! Мы или работаем, или уходим отсюда! Кое-как я не умею!

Зависла пауза, – офицеры переглядывались – так на генерала не орал никто.

• Хорошо. Спасайте его!
• Есть! – ответил врач. – А теперь не мешайте на!.. – и повернулся к своим – Нет, адренал интракардиально не будем, это не Палп Фикшн..

Офицеры вышли, стараясь не стучать каблуками по гулкому полу подвала.

Генерал шел первым, нахмуренный. Полететь теперь он мог запросто. А на его место пришлют кого-то молодого… из Питера…

• А Михалыч то наш стареет, чего это он дохтуру не ответил?
• Так он же его от геморроя лечит!

А вокруг моего тела разворачивалось действие под названием «Спешить надо медленно!». Мед братики каждый под два метра ростом кусачками резали все проволоки, державшие меня, только кусок из шеи не вытягивали, оставив торчать с обеих сторон по паре сантиметров. Сестричка Наташа, девушка с необычайно холодными глазами, набрала по местному номер 23-25.

• Операционную! Евграфова будите!

Бросила трубку: Какая группа? Рома, красавец, быстрее!

Здоровенный Рома достал из чемоданчика непонятный аппаратик с кнопочками. К тому времени меня уже положили на носилки и на специальных колесиках подняли на уровень пояса. Рома отогнул один из моих пальцев, засунул его в дырку прибора, нажал на кнопку. Микротрубочка внутри вонзилась в меня, цифры на табло забегали и выдали ответ «О(I)Rh+».

• Первая положительная! – крикнула в трубку Натала, и добавила: Слава Богу. Повезло ему.

Глеб Вячеславович тем временем ввел длинную толстую иглу мне в грудь под ключицей, провел ее к середине тела сантиметров на 10, засунул в нее что-то типа тонкой лески, вынул иглу, накрутил на эту леску тоненькую трубочку – Готово! – покачал мой таз, что-то сам себе сказал.

Саша, второй медбрат, присоединил туда пластиковый баллон-систему с физраствором. Систему на вытянутой руке поднял вверх, другой настраивая частоту падения капель в воздушном фильтре. Глеб, выслушивавший фонендоскопом мое сердце, бросил в его сторону:

• Так и будешь стоять?
• ?
• Смотри, - взял из его руки булькнувший баллон и подложил мне под голову. Под давлением моего черепа раствор поступал в трубочку не хуже, чем под собственным весом. А одним свободным медбратом больше.
• Это во Вьетнаме американы придумали. Жить захочешь – не так.… Учитесь… Санек! Намочи тряпки. Холодной, да. Выжми. Обложи голову. Да не мне, дурак, ему! Это мы ему ум от гипоксии спасаем. М-да… Наружная-то вся справа.… Посмотрим внутреннюю.

 

Я уже был не в светящейся трубе, а летел назад.… Зачем?…  Так легко.. Перед глазами почему-то все время стоит мама со мной на руках. Но ведь я в это время лежал на диване!….

 

• Эй! Я хочу видеть у него в причинном месте трубочку! – Натала – катетер и поработай с органом! Глазки, маленькая, не подкатывай! Санек! Давление?
• 80 на 50,- прочитал с табло прибора медбрат.
• 80 И 50,- исправил его Глеб и добавил совсем неприличное слово.

Все есть? Бегом его в оперблок! С Богом!…

 

 С Богом!…

 

Я лежу на диване, а моя мама качает меня на руках. Бред. Я умер, летаю. Бред. Труба… … …

 

Яркий свет.… Нет, это уже операционная. Мое тело завезли в двери, мимо только что подошедших троих автоматчиков из внутренней охраны. Глеб, проходя вслед за мной, громко рявкнул им: Здоров, Орлы! – от чего они шарахнулись.

Я лежал в операционной с валиком под плечами. Обложенная мокрыми тряпками голова была повернута влево. Все это время один из медбратьев сильно прижимал одним пальцем мою шею справа, и с этой стороны кровь не текла. С другой хлестала, но очень тонкой струей.

 

Я это видел сверху, как облако накрыв лампу.

 

В предоперационной происходил странный разговор. Глеб, быстро переодевшийся в голубой хирургический костюм, завязывал на затылке концы маски – куска марли с дыркой для глаз – и голова и лицо закрыты. Рядом стоял Евграфов в старом  белом хиркомплекте с расплывчатой печатью Павлоградской районной больницы имени Пирогова, 1ХО (первое хирургическое отделение). На ногах у него были невообразимые тапочки, сшитые им собственноручно из черной кожи. Копна нечесаных с 9-го класса черных волос была тоже покрыта маской. Оба надели бахилы – белые валенки из старых простыней. У них были на удивление похожие движения – зачерпнув столовой ложкой из белой кастрюльки соплеобразную желтую смесь, оба намылили руки, тщательно их вымыли до локтей, коими закрыли краны, благо, вентили были в виде длинных рычагов. Теперь предстояло вымочить руки также по локоть в тазике с жидкостью под странным названием «Первомур». Диалог их я точно не слышал, но это было что-то такое:

Евграфов: Что это привезли?

Глеб: Справа – обе каротиды, слева – наружная, похоже, проволока в ране – сразу под подъязычной.

Евгр: А откуда он?

Глеб: Из нашего подвала.

Евгр: Ну, значит, надо было, они же на страну работают.

Глеб: Твари!

Евгр: Ты, скотина, как деньги у них брать, так берешь,

Глеб: Сам скотина! Это ты у нас чекистов любишь. Надоело мне у них. И заработали мы уже. Хватит.

Евгр: Не гони, антисоветчик! Где нам столько платить будут?

Глеб: А кто мне доказывал, что деньги – не главное?

Евгр: Но я не живу только ради них, как ты!

Глеб: Пошли быстрей! – и, пока Евграфов отвернулся, тайком быстро перекрестился.

 

… Я лежал, привязанный бинтами за кисти рук к перекрестью стола и дополнительно широким кожаным ремнем – на уровне колен.

С подносом, накрытым марлей, зашла Наташа, полностью уже одетая в белое. Глеб, которому одевали поверх костюма и клеенчатого фартука белый халат, завязывая его на рукавах и за спиной, спросил у нее: Товарищ генерал! И где ваши погоны?

• В пачке с Кэфри, - не растерялась она.

 Она бросила каждому из хирургов марлевый шарик, смоченный в спирте. Они протерли им руки, а затем ловко вдели руки в перчатки. Их тоже протерли спиртом, кстати, эта жидкость была подкрашена зеленкой, чтоб не пили. Язык потом зеленый, наверное, у них, справедливо предположил я. Теперь опускать руки ниже уровня пояса они не имели права. Глеб поздоровался с вошедшим анестезиологом, обрисовал ей ситуацию. И началось!

• Юля Васильевна, разрешите начинать?

Вышеназванная, доктор реаниматолог-анестезиолог, шикарная блондинка, взмахнула ресницами, как раз засунув мне в рот какой-то стальной клюв с трубочками, провела со своей медсестрой еще кой-какие манипуляции, открыла журнал, и кивнула.

• Спасибо. С Богом! - Глеб зажимом взял шарик с йодом, и нарисовал им маленький крестик на моей шее…

 

…Я летал над ними. Никак не отпускает меня этот мир. И тогда, когда я лежал на диване, а мама качала меня на руках, мир тоже не отпускал меня…

 

А на столе лежало мое тело. Оно не хотело умирать.

 

• Смотри. Подъязычный нерв пополам… !!!… Андрей, ты его шил когда нибудь?
• Да..
• Не гони!
• Ну… нет. Но видел, как папа шьет. То есть он мне рассказывал…
• Я тоже не шил. Тонкий он… Санек, приноси набор для микроуха. Он там, в стерильной.

...

• Проволоку осторожно доставай. Не порежь ничего больше. Оставим ему на память.

…

• А давай просто их перевяжем. Глеб, да ничего не будет! За счет другой стороны компенсируется…
• Ага – только гемиплегия! А может еще обе перевязать? Шить будем…

…

• Глеб, что ты сделал, дурак!
• Э… я думал…
• Идиот! Давай я!

…

• Это наружная или внутренняя?
• Смотри – от нее щитовидная отходит – это внутренняя сонная, двоечник!

…

 

• Глеб, я укололся!
• Бестолочь ты! Размывайся.
• Не буду.
• Ты знаешь, с чем он может быть? Натала, спирта ему.

…

• Да не так! Глеб, выкинь ты этот зонд! Дай я… Ой! Прижимай! Прижимай! Я все понял, все понял, только молчи.
• Угораздило меня с тобой встретиться.… При поступлении…

…

• Глеб! Только держалки держи! Ничего не делай! Натала, атравматику длинную!

…

• Ну, как? Ничего.. Снимай зажим. Упс... м-да… вроде все правильно, чего это оно брызгает? Обратно зажим! Давай ты, а?

…

• А слева-то, не все так плохо! Как справа…

…

• Юля! Он у нас напрягается, мешает. Расслабь его.

…

• Все порезы на теле йодом надо смазать… пятипроцентным…

…

• Слушай, Андрей, а как ты смотришь на Рентген? Обзорные клацнем – грудь и брюхо. Приподнимем его – пусть в синусы постекает, если подтекло где…

- И эту, как ее, лапароскопию, помнишь? (оба почему-то хихикнули)

…

…

Вся команда работала, не покладая рук уже три часа. В меня влили неизвестно сколько всяких жидкостей и чужой крови. Но я не умирал.

…

…

• Смотри, а ему пластику делали на лице. Вот здесь. И здесь. Так это же Землянского школа! От скотина, а! Глянь, и лазером рубцы снимали. Так только он делает, ну, в Москве еще кто-то, и мы.

Юля спросила, кто этот Землянский. Ребята посмеялись – один из наших учителей. В молодости. Это тот, что из розетки аппарат для ИВЛ (искусственной вентиляции легких) во время операции выдергивал. На шланг наступал. Дежурства продавал. Как это? Да очень просто. А за лапароскопию стыдно и рассказывать.

• Ну, все – ушиваем. Андрей, дай я.
• Ага, – чтоб опять нагноилось и разошлось, как в прошлый раз?
• Я внутрикожным. По Землянскому.

…

• Мальчики! А вы столбнячный анатоксин давали ему?

Хирурги переглянулись. Хором: Рома!

…

* * *

 

• А живой еще. В палату к нам наверх, и мне постелите рядом.
• Глеб, ты что? Когда это хирурги в палатах спали? Пошли все вместе забухаем! – Юля завлекательно улыбнулась.
• Нет!
• Опять ты отмораживаешься. Рома! Ты с нами?

 

* * *

Я исчез. Не летаю. Тьма.

Мама меня качает на руках.

И говорит. Что-то говорит.

Говорит с какой-то уверенностью.

 

* * *

 

Я почувствовал резкую боль в горле. Что это? Боль разлилась по всему телу, по каждой клеточке. И за что мне все это? Я приоткрыл глаза. Чей-то силуэт маячил передо мной. Убежать. Я хотел вскочить… ничего не вышло. Даже не шелохнулся.

• Уснул… - Глеб сосредоточенно смотрел мне в лицо и о чем-то напряженно думал.

 

* * *

ПРОШЛА НЕДЕЛЯ

 

* * *

 

• Глеб Вячеславович! Докладывайте!
• Есть. По сравнению с предыдущим докладом изменения минимальные. После отъезда доктора Евграфова в госпиталь в Бомбей, где он…
• Мы знаем, где Андрей Анатольевич. Продолжайте по известному вам больному!
• Ну что – динамика стабильная, повязки снимаем скоро.
• Когда? Нам нужны конкретные сроки!
• Категорически не рекомендую вам его допрашивать в ближайшее время. Учитывая ваши методы…
• Это наше дело. Андрей Анатольевич по телефону сказал, что нам можно уже приступать.
• Вот с-сука…
• Вы что-то сказали?
• Я говорю, что ему там, в Бомбее… есть, чем заняться. Этого больного веду я.

 

* * *

 

Я проснулся. Какой-то я разбитый, как и не спал вовсе… По старой привычке не подал вида, но услышал откуда-то справа насмешливый голос: С добрым утром!

Рядом сидел мой врач, Глеб Вячеславович, кажется. - Хорош симулировать!

Я слегка покачал головой. Больно, но не очень. Потерпеть можно. Умею. Я попытался взглянуть на ноги, – а вот это больно. Сглотнул – резь. Я живой, – а стоит ли?

• Стоит жить, – врач смотрел на меня своим пронзительным взглядом. Он будто читал мои мысли. Я почему-то поежился, как на морозе. Он продолжал:
• Подними руки. Ну!

Я несмело, как будто впервые, выполнил приказание. Мои пальцы вытянулись, чуть подрагивая,  в потолок. Как чужие руки, со следами проволоки на запястьях. С чужими отпечатками…

• Теперь покрути кистями… так… а теперь…

Врач долго и дотошно осматривал меня, лежащего, в глаза светил, пристально вглядываясь в черты моего лица. Смотрел на меня, как на интересный экспонат. Я чувствовал сильную слабость во всем теле. Пришла в голову мысль – схватить доктора за шею, но я понял, что не хватит сил справиться даже с ним. А врач тем временем проверил, как подсоединен датчик к моей руке у плеча, как провод от него подсоединен к аппарату, стоящему рядом, постучал по бегающим цифрам на зеленых табло, и вдруг, наклонившись губами к самому моему уху, быстро-быстро зашептал:

• Слушай меня внимательно! Тебя сегодня будут допрашивать. Дольше их сдерживать я не могу. А потом тебя дипбагажем в Москву. А там – капсдец тебе.

Я внимательно слушал, думая, а зачем мне он это говорит.

• Да ты не боись, возле этой махины (он покосился на провод) ни один микрофон не работает. А говорю я это тебе, потому что уже допросил тебя. Сам.

Что?! Уже машинально я выбросил правые пальцы к горлу доктора. Но то ли я так ослабел, то ли он был проворнее, но я промахнулся. Моя кисть, уйдя от цели, скользнула по его предплечью, неизвестно как возникшему на траектории удара. Сил не осталось. Как?..

• Рэмбо, бля, меня слушай. Не дергайся. Ну, вколол я тебе кой-чего ровно до нужной, вот ты и растормозился. История у тебя больно интересная, (доктор все так же шептал мне это на ухо). А то, что с тобой до сих пор ОНИ не говорили, так это из-за меня, понял? Я их ненавижу…

Я облизал губы… пошевелил губами… сказал первые за сегодня слова:

• А чего тогда на них работаешь? (русский язык, как далеко я от дома…)

Доктор улыбнулся – Все равно не поверишь! А теперь слушай меня внимательно. Ты хочешь от них убежать?

Я смотрел ему в глаза. Он – не отводя и не мигая – в мои. И я понял несколько вещей, – что я пока слабее, что он – сам себе на уме, и… что я ему верю. Следующая его фраза была:

• Ты смотрел «Смерти вопреки» с Сиглом?
• Смотрел.

 

***

 

Генерал положил трубку телефона, посмотрел на двуглавого орла на диске, и сел, вернее, упал в кресло. Разговор с начальством, да еще когда приходится докладывать о гибели людей… Надо хоть чем-то их порадовать. Допросить этого… как его хоть? Глеб говорил, уже в общем, можно. Что значит «в общем»? Почему не сказать конкретно, по-мужски, по-армейски?  Интеллигенты хреновы. Генерал выпил для храбрости водки из-под стола (привычка, оставшаяся с восьмого класса) и пошел вниз.

 

***

 

Глеб посмотрел на меня: Понимаешь, себя я тоже подставлять не буду, – помедлив немного, он достал из кармана спичечный коробок и белый бумажный пакетик со стерильным лезвием для скальпеля. Рукоятку его он взял из шкафчика. Подмигнув мне, он стал стягивать с себя просторную футболку.

 

***

 

         Охранник Вася у моих дверей ничем посторонним не занимался, такой был приказ. Сначала он прошелся вдоль моей кровати, с уважением посмотрел на медицинские аппараты, скользнул взглядом по мне, как по вещи – никаких особых эмоций я у него не вызывал – просто очередной шпион, как он думал. И сел у двери на стул. Час тянулся долго, и мне было легче, – я дремал. Мой сторож снял вопреки уставу пиджак, открыв взорам подплечную кобуру с пистолетом. Заслышав легкие шажки медсестры, Вася приосанился, подобрался весь, и принял позу, наиболее, на его взгляд, подчеркивающую его мощные руки. Медсестра-Наташа, проходя мимо него, бросила гордое «Здравствуйте». Учитывая жару, на ней ничего, кроме белого халатика, не было. Наташа открыла шкафчик, достала какую-то ампулу. Охраннику в голову полезли нецензурные мысли, связанные с его холостяцким бытом. Медсестра склонилась надо мной и сделала укольчик в плечо (шея Васи - сторожа покрылась в этот момент красными пятнами). Что она мне уколола? Я почувствовал необычайный прилив сил. Наташа уходила, сторож что-то у нее спросил. Они явно флиртовали. Вышли в коридор, она стояла у стены, охранник что-то рассказывал, придавая своему голосу более низкое звучание. Вот он, вроде как устал стоять, облокотился рукой о стену над ее плечом, а Наташа вроде как этого не заметила. Их флирт уже готов был перейти в нечто большее, как раздался звон битого вдребезги стекла. Охранник кинулся в комнату, – на полу рядом с опрокинутым стеклянным шкафом валялся на спине я, белая майка была в крови, а из живота торчала рукоятка глубоко всаженного скальпеля. Наташа, неприлично ругаясь, оттолкнула остолбеневшего сторожа, перевернула меня на бок – вся моя спина была в осколках. Подбежала к стене, нажала кнопку вызова. Только охранник потянулся за рацией, она хлопнула его по ноге – помогай. Быстро положили складные носилки, похожие на гладильную доску, рядом со мной, перекинули на них мое тело, я при этом оказался на боку. Охранника Наташа заставила держать меня одной рукой сзади за спину, а кулаком другой сильно прижимать верх живота. Вася, сдавший зачет по мед подготовке доктору Евграфову за старый значок «25 лет непорочной службы в КГБ» с уважением к Наташиной учености выполнял указание. Наташа подняла носилки на нужный уровень, прибежал доктор Глеб. Убежал куда-то. Прибежал снова.

Через минуты три Наташа Глеб и кто-то в черном пиджаке, прижимающий к лицу носовой платок, бежали с носилками по коридору, гремя колесиками. Навстречу им торопились какие-то люди, но они их расталкивали, У того, кого они везли, все лицо было в крови, и на животе расплывалось по салфетке красное пятно. Генерал, попавшийся им навстречу, тоже был отстранен в сторону. Однако его адъютант, пробежал за носилками несколько метров, остановился, подумал, глядя как они заезжают на территорию медицинского блока, как за ними закрываются тяжелые двери, его осенило, и он бросился обратно к генералу с криком – Это он! Это он! Рембо!!! Генерал с недоумением посмотрел на него, – а тот, доставая рацию, – продолжал – это Вася! Без шрама на шее!!!

Генерал бросился к дверям бокса – закрыто. Достал карточку, провел по декодеру, – не сработало, (его магнитная карта открывала все двери в его ведомстве). Дал команду подоспевшим солдатам ломать дверь. Когда они вломились в бокс, перед ними предстала такая картина: Глеб и Наташа лежали на полу без сознания, а на носилках извивался, приходя в себя, охранник Вася.

 

* * *

 

         Когда Глеб закрыл дверь бокса, он с силой пнул ногой по коробочке декодера, закрывающего замок. Тот обиженно мигнул лампочками, чихнул дымом и затих. Глеб повернулся ко мне – покажи живот – я, чуть поморщившись от боли, отвел полу пиджака и поднял черную футболку. Доктор быстро, но аккуратно отклеил наспех приделанную марлевую повязку с раны, посмотрел, кивнул головой.

• Ровно на спичечный коробок, приложенный плашмя вниз вертикально, дальний угол слева от пупка, - бодрясь, сказал я.
• Молодец… Мы тебе кое-что вкололи, пока побегаешь бодро. Тебе пора, мы дальше спектакль сами доиграем. За снайперов не беспокойся.

         Я помедлил, пожал ему руку, поцеловал Наташу в щеку, подошел к широкому окну, вышиб его ногой. Вдребезги разлетелись стекла, рама, хлопнув, раскололась. Уже вставая на подоконник, я повернулся к ним, - Сто тысяч долларов. Вам обоим. Спасибо. – И прыгнул вперед. Сзади в это время генерал ломал дверь.

 

* * *

 

         Прыгая, я понял, что здоровья уже маловато. Свежая дырка в животе, хоть и нанесенная в безопасную (по словам доктора) точку, болела все сильнее и сильнее. Падая и перекатываясь (этаж хоть был всего второй) я не смог правильно сгруппироваться, и сильно стукнулся спиной, и так изрезанной, и затылком, моя шея тоже сильно болела. Я выхватил позаимствованный у охранника пистолет – не очень то и большой, но с какой-то пухлой рукояткой – Глок 19. Вытащил магазин – ого – 15 патронов! Хорошо вооружился! Подскочив на ноги, и держа пистолет навскидку, я побежал от здания. Что ж делать? Мне предстояло пересечь метров сто до забора, а там – метра три. Вверх.

         Генерал забрал рацию у адъютанта, перещелкнул на крышу, крикнул: «Тревога! Нарушитель!»

         Снайпера на крыше вскинули СВД-шки и зашарили оптикой по периметру. Сразу пять прицелов поймали меня в перекрестье.

Справа от меня пятью фонтанчиками взрыхлилась земля. Снайперы, мать их! Я бежал все быстрее и быстрее. Почему ж они не попали?! (Где-то в глубине здания, доктор Глеб прочитал мои мысли – мол, я же говорил, о них не переживай!) Как он смог?!

Впереди меня была будка, справа – ворота, влево уходил забор. Что ж делать? Из будки выскочили трое солдатиков с автоматами. Я подбегал к ним справа, и они увидели меня на секунду позже, чем я их. Они были уже в пределах досягаемости, – я прыгнул изо всех сил так, что оказался ногами на плечах ближайшего ко мне – он от неожиданности повалился на второго, – а я, не дожидаясь падения, оттолкнулся уже от него – и, летя спиной вперед – вверх, выстрелил в третьего. Его отбросило на землю. А я каким-то чудом оказался на крыше их будки. Вслед мне громыхнула автоматная очередь, а совсем рядом со мной выбили из стены штукатурку пули снайперов. Я развернулся и высадил часть обоймы в солдат сзади. Назад! Справа я почуял опасность. Из-за угла здания выбегал уже целый взвод. Пистолет в кобуру. Примерившись, я прыгнул вверх, схватился за верх стены, и – о Боже! Она вся была утыкана битым стеклом! Собрав волю в кулак, я не отпустил руки, перекинул ногу на забор, стал на него одной подошвой, второй, и прыгнул, вернее, свалился вниз. Боже мой! Кажется, плечо разбито вдребезги. Пульсирующая боль казалось, остановит сердце. С-суки, не дамся!!! Я подскочил на ноги, и тут же упал на одно колено. На правую ногу невозможно было наступить. Слезы брызнули у меня из глаз. Я заорал, и все-таки поднялся. Заковылял от стены. Ворота сзади распахнулись. Я упал на землю, и с левой руки выстрелил раз, другой, третий.… Липкая кровь заливала рукоятку пистолета, ладонь была в битом стекле, боль раздирала всего меня.… Где-то за стеной что-то громко ухнуло. Стенка, с которой я рухнул, похоже, спасла меня от взрыва. Только чья-то каска перелетела через нее, и кастрюльным шумом прокатилась мимо меня. Раздались истошные крики, стоны, жалостливые матерные возгласы. Что это было? Кто это? (В голове у меня почему-то возникло лицо доктора Глеба).

Я еще держал на прицеле ворота – никто не пытался выйти. Я не пробовал даже представить, что там, во дворе, творится, и сколько человек погибло. Не дамся!!!

Не дамся!!! Придерживая рукой с пистолетом висящую, как плеть, правую, поковылял по незнакомой улице.

 

* * *

 

         Улица была пуста. Это был какой-то древний район, с кривыми переулочками, в которых не смогли бы разъехаться и два велосипедиста. Но я всего этого не замечал. У меня в ушах что-то громко стучало, перед глазами была какая-то пелена. Каждое движение причиняло боль. Я не слышал, но мне казалось, что за мной кто-то бежит. Рубить хвосты! Резко свернув в открытую дверь, – какая-то лавочка, - я выставил наружу пистолет. Никого. Попытался встать, но пол зашатался, и я остался сидеть. Посмотрел на рану в животе, – с ней мы с доктором перестарались, – повязка отклеилась, и была вся пропитана кровью, так недолго истечь до смерти. Я почувствовал движение сзади, в глубине лавочки. Нужно развернуться как можно быстрее! Движение у меня не получилось, и я потерял сознание.

 

* * *

 

         Я лежу на диване, а моя мама качает меня на руках. И говорит.… Говорит с какой-то уверенностью.… Говорит, что я буду жить… Кого-то ругает, но не меня. Говорит, что я не умру три раза, а выживу три раза. Бред… … …

 

* * *

 

• Проснулся?

Я открыл глаза – маленькая комнатка, пахнет пряностями – на окне древняя занавеска, за окном утро, и деревянная стена старого дома. Кровать с чистой простыней, правая рука в повязке с аккуратной дощечкой, левая просто забинтована. А рядом с кроватью стоит женщина лет за пятьдесят и с сильным акцентом спрашивает по-русски:

• Проснулся?

Я кивнул головой. Попытался приподняться, но она остановила:  Не надо. Не бойся, Товарищи из Кагебе  не находить тебя тук.

• Как я сюда попал?

Словоохотливая хозяйка затараторила:

• Ты сам пришел, сел на вход, упал, видно русский, от них убежать. Я позвала человек – мой муж – он тебя поднимать – он сильный этот, как по-русски, бодигарт? Кровь след вытирать. Ты тук!
• Давно я тут?
• Сутки спать! Не есть! Я тебя бинтовать, Весь порезан, побит! Одно стекло сорок штук из спина твой вынимать! Я понимать, доктор нельзя, как по-вашему – он стучать!

Я улыбнулся, это точно. Прошептал:

• Спасибо, заплачу, когда встану…
• Не торопись, ой, не торопись…. И пистолет твой вот тук, нас только не надо стрелять! Тебе пока лежать надо!

 

* * *

 

Я лежу на диване, а моя мама качает меня на руках. И говорит с  уверенностью, что я буду жить… Кого-то ругает, но не меня. Говорит, что я выживу три раза. Я смотрю на себя со стороны, и понимаю, что я буду жить….

 

* * *

 

         Прошла неделя. Обеспокоенный  тем, что меня бесплатно лечат и кормят, я предпринял кое-какие меры. Дело в том, что деньги у меня были. Много. Когда я год назад появился в Париже, я сделал все, чтобы мой капитал, вытащенный из сейфа Петровского (мера моего города, ныне, благодаря мне, покойного), не пропал. Первым делом легализовал свои финансы, как – это пока не только моя тайна, когда-нибудь расскажу, если выживу. Разделив все деньги на неравные части, я рассовал их по разным банкам. Возможно, я что-то потерял на этом, но мне было неважно. В финансах теперь я был неограничен. Затем я, уже пуганый системой, решил сменить очередной раз имя, чтобы не быть привязанным к паспорту, купленному самым незаконным образом в Москве. Не успел. Паспорт и кредитки так и остались в Кандагаре, а вот остальные деньги… Чекисты, которые меня взяли, знали мое это имя, они даже оформили мне кое-какие документы, пока мы с полковником переправлялись из Пакистана. Полковника-то я убил, а фотография у них осталась. У них даже есть мои отпечатки пальцев… ха-ха, это их самое слабое звено. Теоретически, они могли заблокировать мои счета, точнее, три моих счета… из восьми. У меня еще есть что-то вроде кладов, то есть заначек, в Париже. Это пока далеко.

          Хозяйку – ее звали Сика – я послал в банк, там она по номеру счета и коду смогла снять первую тысячу долларов. Сама она работала в больнице, и смогла как-то добыть нужные лекарства. Дели – огромный город. Пока сволочи-чекисты искали меня по его задворкам, я, благодаря этим замечательным людям, кстати, болгарам, имевшим зуб на советскую власть, зализывал раны у них под боком. Весь район гудел слухами о взрыве в российском посольстве, как всегда, официально только через неделю они сами пустили встречный слух, что это был взрыв газонокосилки, и даже предъявили покореженный агрегат.

 

* * *

 

         Я опять выжил. Это просто необъяснимо, я думаю. Уже месяц я жил у этой семьи с красивой фамилией – Славовы. В своей стране они стали диссидентами, и, почувствовав опасность, подпольно перебрались в Индию. Вся их семья ненавидела органы безопасности постсоветских стран, и мне помогала. А ведь был период в моей жизни, когда, казалось, я потерял веру в человечество.… И вот за этот месяц я познакомился с доктором Глебом, медсестрой Наташей, и вот эта семья…. Это замечательно. Сика Славова кормила меня хажем – густым супом из свиных копыт, благодаря чему трещина в плече, переломы предплечья и костей голени зажили на удивление быстро. Я не хотел подвергать их опасности долго, и как только затянулись все мои остальные раны, я с благодетелями распрощался. Мы разрыдались друг на друге, я пообещал, что, как только где-то осяду, подам им весточку.

        

* * *

 

         Когда я был грудным ребенком, заболел и должен был умереть. Теперь я это знал. Вместо этого я выжил. Мама говорила, это будет еще три раза. Сколько ж их было? Если считать все разы, когда кто-то хотел меня убить, то получалось очень много. Мама-мама, мама, мама….

 

Я должен попасть домой. Туда, где я вырос. Я понял это только сейчас. Зачем – не знаю. Может, сказались все мои травмы черепа, но я почувствовал, что дома я нужен, что я смогу принести кому-то пользу. Я умею многое из того, что не сможет сделать нормальный человек. Я делал в жизни слишком много плохого, чтобы дальше жить только для себя. Кажется, Раскольников хотел сотнями добрых дел загладить преступление? Он не довел дело до конца. А я не Раскольников, я смогу еще принести пользу. Все равно я уже десять раз как умер…

 

Я проснулся. Что это было? Чьи это мысли?

Мои. Только мои.

 

* * *

 

         Я оделся как бедуин, или как это у них называется, и выступил в поход. Дорога предстояла дальняя – на север страны. Сначала я двигался с группой каких-то оборванцев, потом отделился от них и побрел один. Пыльные дороги, палящее солнце, чужая страна… Языка я не знал, изъяснялся жестами и английским. Я выдавал себя за англичанина, за бельгийца, еще за кого-то, не помню, документов у меня все равно не было. Как легендарный Лоуренс Аравийский, я стал своим среди не своей страны. Ночевал я или в самых дешевых домах, или просто бомжевал под открытым небом, благо, погоды стояли теплые. Иногда я оглядывался назад, всматривался в горизонт, и бормотал: Не дамся! Заросший, небритый, грязный сам и в такой же одежде, я шел и шел, днем и ночью, уже не шарахался от иногда попадавшихся военных и полицейских грузовиков, выучил некоторые слова, мог кое-как изъясняться на рынке. Только бы добраться до моих денег! Не дамся!!!

 

* * *

*

* * *

 

         А через полгода совсем другой человек, в аккуратном черном костюме вышел из шикарного лимузина, и проследовал в ВИП-зал аэропорта Женевы. В моей жизни за короткий срок произошло столько событий, что я боялся только одного – проснуться в палате сумасшедшего дома, и понять, что ничего этого не было.

         Самолет мчал меня, – куда бы вы думали? Домой. Совсем домой. На родину.

 

* * *

Мой город.

Моя страна.

Давно я здесь не был…

Когда-то я говорил, что никогда не верил в ностальгию. Я не лгал… тогда не лгал. Но какое-то волнение подкатывало к горлу. Ведь я еще совсем не старый человек, а чего в жизни я добился? Семьи нет, друзей нет, образование – ха-ха-ха – мой диплом где-то, наверное, в папочке в архиве в милиции. Нет смысла жизни… а как не хочется умирать!!!

         У меня были новые документы – самые, что ни на есть настоящие, гражданина Бельгии. Таксист отвез меня в гостиницу. Она находилась в месте, где раньше был кинотеатр, называвшийся в народе «Сачок» – там студенты сачковали занятия, кто-то, видимо тоже с юмором, назвал нынешний Отель «Академия». Бросив вещи в номере, я выскочил на улицу. Деньги я обменял еще в аэропорту. Этот запах! Лето в моем городе, воспоминания нахлынули на меня, моя школа – я двумя пальцами салютовал ей, танк с номером 242, величественно стоящий на сером пьедестале, толпы молодежи, таксисты, ждущие вызовов… Внезапно я напрягся, завидев милицейский патруль. Только цвет беретов за это время у них поменялся, – стал черным. Усилием воли я заставил себя поверить, что мне бояться нечего, – но все равно мое истерзанное нутро было готово на все – вдруг я все еще в ориентировках? Хотя у меня и лицо новое, и отпечатки пальцев… бред. Нечего мне их бояться.

         Все же я махнул рукой и маршрутное такси, проезжавшее мимо, остановилось. Впрыгнув в него, я удивился – здесь люди едут стоя? Не мое дело.… Прогулялся я по центру, посмотрел на десятки новых, довольно крупных магазинов, с удовольствием отметил, что прибавилось крутых машин, и прилично, по-европейски, одетых людей. Нет, на маршрутке я не поеду. Поймал первую подвернувшуюся машину, поехал вверх по улице от проспекта.

         Я опять шел пешком. Здесь, когда я учился в школе, собиралась вся наша компания. Нас было много, а я даже не знаю, как они сейчас. Специально сделав большой крюк, я издалека посмотрел на окна той самой квартиры. Там горел свет во всех трех окнах. Это говорило о том, что у нее много человек в квартире. Мне почему-то представилась картина, – Нина стирает в ванной, на руках ребенок, на кухне мрачный муж ест борщ, в комнате старший сын смотрит телевизор. Меня это повеселило, и я решил немного вторгнуться в их жизнь. Я решил зайти с другого подъезда. Показалось мне или нет, что за теми же окнами и подъездом наблюдает человек в темной девятке?

         Выйдя на крышу, я с предосторожностями вырвал какой-то длинный кабель. Погас фонарь во дворе. Славненько. Обвязавшись кабелем, я начал спускаться по стене. Вот я уже на уровне тех самых окон. Что-то музыка играет слишком громко для примерной семьи… Интересно!

        

* * *

 

         В комнате танцевали две пары. Причем их всех я знал. Это были мои старые друзья. Я их не видел с самого моего ареста, давно, за статью… Песня, под которую они танцевали, тоже была из нашего детства – Брайан Мэй – ТМЛВК. Песня закончилась, пары поцеловались. Господи, они что, встречаются? Адам и Нина, Варвара и Сергей. Да они же… Я висел, как человек-паук на тросе, и тихо радовался, я скучал по ним, а все это время даже не мог послать им весточку о себе. О ком?! Я даже не знаю, жив я официально, или тот обгоревший труп приняли все-таки за меня. Прикинув варианты, я перелез на балкон, укрепил трос, – мало ли что, взялся за ручку, прислушался, и не поверил собственным ушам!

 

* * *

 

         Нина раздала всем шампанское, и произнесла: Давайте помянем Потапова. Сейчас четыре года, как… - голос ее задрожал, и я не смог понять что именно «как». Они, не чокаясь, пригубили из хрустальных бокалов. Я не мог поверить, что меня помнят. Потапов – это я. Это моя фамилия. Ее я вам никогда не говорил.

         Я решительно толкнул дверь, и шагнул в комнату. Они шарахнулись от меня, этаж все-таки третий, Адам побледнел больше всех и сунул руку под пиджак. Господи, только не застрели меня!

- Спокойно, Кичмада! – он в это время уже барахтался в моих руках. Слово, которым я его назвал, было его имя – Адамчик – наоборот. Сергей, было, дернулся, но тоже замер. А Нина только округлила и без того большие глаза, прерывистым голосом произнесла: Потапов.

Потапов – это я. Потапов Илья Константинович. Этого я вам еще не говорил.

Как она меня узнала? Ведь прошло столько лет, ведь я делал пластическую операцию, ведь…

Я – это я.

Сергей переспросил – Потапов, это ты?!

Я отпустил Адамчика, он отбежал от меня, и сел на диван. Пистолет у него я не забирал.

• Это я.

 

А дальше была очень личная сцена. Описывать ее я не буду. Если очень коротко, то я им рассказал кое-что о времени, которое мы не виделись. Сидеть на диване было так уютно, я снова чувствовал себя если не дома, то, по крайней мере, там, где я могу хоть чуть-чуть расслабиться. Это было приятно. Я словно бы перенесся на пять лет назад, когда мы тоже вот так вот сидели, пили кофе, и говорили без умолку, что-то обсуждали, спорили, строили планы на будущее.… А может, и не было этих лет? Может, это все мне привиделось? Я поднял глаза – прямо передо мной висело зеркало. Нет. Эти года были. Лицо отражалось совсем не то, что тогда. И дело не только в операции – появилось другое выражение в глазах. Помню, когда-то давно я увидел человека, совершившего убийство. Глаза у него были примерно такие же. Грехи оставляют шрамы даже на самой очерствевшей душе. А куда попадет моя душа после смерти? Я вдруг понял, что на глаза мне наворачиваются слезы. Этого со мной не случалось очень давно. Я подскочил, и пробежал в ванную.

 

* * *  

 

Я успокоился. Всю ночь мы протрепались. Мне удалось выяснить, что у них есть проблемы. Нина говорила, что ее брата Васю забрали в армию. Все бы ничего, учебку он прошел, но его собрались послать в Косово. А знакомая цыганка нагадала Нине, что именно там Вася погибнет. (Илья! Ведь она никогда не ошибалась!). А у Адама проблемы с бандитами из-за его рекламного агентства. Деньги они с него требуют. Кстати, я вспомнил ту машину, что была припаркована рядом с домом, похоже на хвост. Что ж делать? Я опять вспомнил Раскольникова, – а ведь он даже не начал эту свою сотню добрых дел претворять в жизнь…. А я начну!!!

         Для начала я выяснил некоторые подробности у Адамчика с  Серегой….

 

* * *

 

         Утром.

         Утром Адам наконец-то сказал мне, что срок по выплате за открытие агентства истекает завтра к обеду. Истекает так истекает, ну и ладно, только он еще признался мне, что даже деньги не решат его судьбу, в общем, он боялся.

         Выяснять подробно обстоятельства я не стал. Что толку, все равно я не судья, я просто хочу помочь моим друзьям.

Есть у меня одно правило для таких случаев – узнать, сколько человек обладают полной информацией по нужному вопросу. А нет человека – нет проблем. Выяснил, и к своей радости – таких четверо, и это не какая-то серьезная организация, а так, пустяки, мелкие бандитики, частные предприниматели, как говорят. Классно.

Ушел я из гостеприимного Нининого дома также через крышу.

 

* * *

 

         Я шел по раскаленному асфальту моего родного города и прислушивался к звукам, все пытаясь понять, что же изменилось. Что-то было не так. Мне казалось, что когда я это пойму, мне будет легче, я опять найду гармонию с самим собой. Тогда я сделал то, с чего всегда начинал знакомство с новыми городами – попытался услышать музыку города, прочувствовать его ритм. И это начало получаться. Ритм был бешеный. Машины рвали с места на перекрестках, люди на тротуарах толкались, продавцы чуть ли не кидались своим товаром в прохожих, собаки, и те бегали чрезвычайно деловито, вертя носом в поиске вкусных запахов. Двигаясь в ритме города, я опять стал в нем своим, его сыном, составной частью.

         Одежду купил новую, моя швейцарская не подходила. Так как было жарко, это были летние легкие вещи. Деньгами я особо не светил, снимая их маленькими суммами с кредитной карточки. И только в одной из примерочных я понял, что именно меня мучило, – я постарел. Может, не в мои годы так говорить, но я это почувствовал. Ладно, думаю, пробьемся.

         В парикмахерской девочки с уважением посмотрели на мою модельную стрижку, сделанную неделю назад в Женеве.

• Как вас стричь?
• Налысо.

 

* * *

 

         Подходя к банкомату, прилепившемуся к углу дома в безлюдном переулке, краем глаза я приметил две какие-то фигуры, прошедшие за мной. Я подошел к аппарату, поставил сумку с купленной одеждой на землю, поднял глаза на монитор – в нем увидел отражения тех фигур. Вставил карточку, набрал пин-код. Они приблизились еще на два шага – я набрал снять 50 баксов. Одна из фигур прыгнула на меня. Я ждал этого, и в этот момент кувыркнулся в сторону. Подскочив на ноги, я наконец-то посмотрел на этих двоих – мама моя родная – у них плечи, как мой рост, и явно спортивные ребята. Тот, что прыгал, ударив ногой в пустоту, развернулся, и пошел на меня. На нем были огромные кроссовки, майка в сеточку  и спортивные штаны. Крутанув с разворота несколько ударов ногами, он оказался совсем рядом. Фехтовка его была превосходна, растяжка великолепна. Я еле увернулся, и с очередным его разворотом сделал ему подсечку. Он в полете сгруппировался, перекатился в сторону. Из-за его спины появился второй, сразу делая выпад левой ногой. Я подставил блок, он обрушил на меня град боксерских ударов. Я отбил первый, второй, третий, на четвертый поймал его руку на излом и другой сильно ударил по локтю. И – еле успел перебросить через себя первого, опять кинувшегося на меня. Он снова упал мягко, но тут уже я времени не терял. Догнав его в перекате, я рубанул ладонью по шее. Он захрипел. Поднявшись, я отряхнулся, забрал с банкомата деньги и карточку, осмотрелся, и убежал.

 

* * *

         Это была для меня в какой-то степени проверка на прочность. Значит, не следует отказываться и от силового решения проблемы Адамчика. Стоя в душе, я еще раз обдумал все варианты, и в голове стал вырисовываться некий план.

 

* * *

 

         У нас две проблемы – бандиты у Адамчика и брат Нины в армии. А решение этой проблемы можно найти одно. Завтра будет длинный день. Завтра…

 

* * *

 

         Проснулся я как всегда без будильника часов в пять утра. Дел много. Бреясь, усмехнулся: Адамчик, ради которого я это делаю, наверное, спит еще.

 

* * *

 

         На десять была назначена встреча с теми самыми бандитами. У меня оставалось несколько часов, чтобы подготовить место. Он говорил, что деньгами дела не решишь. Интересно…. Главное, быть уверенным в успехе. Это, кстати, мое самое слабое звено. Главное – не бояться.

        

 

* * *

 

         К десяти мы встретились с Адамчиком.

         Когда мы приехали на его белом Форде, Адамчик явно нервничал, то и дело бросая руку за пазуху. Я только посмеивался, - он делал это слишком медленно. В десять зазвенел его телефон. Голос спросил, на месте ли мы, и привезли ли пресс. Именно так и был задан вопрос. Через пять минут к нам величественно приблизился черный джип Х-5 и взвизгнул тормозами рядом с нами. Затемненное стекло опустилось. Вопросительный взгляд из-под темных очков. Сигарета в зубах. В глубине угадываются еще силуэты. Адамчик протянул свой рюкзак. Стекло закрылось. Сквозь его черноту ничего не было видно. У Адама по шее за ухом стекла капелька пота.

         Мы стояли рядом, не двигаясь, ожидая продолжения. Стекло снова опустилось.

• А это кто? – спросила коротко стриженная голова.
• Телохранитель, - вымученно улыбнулся Адам, (мы стояли в метре от машины прямо перед открытым окном водителя.)
• Тогда не повезло ему! – сорвалась на крик голова, и в окне появилось дуло пистолета.

Я толкнул Адамчика вперед, а сам с места запрыгнул на крышу машины. Адам приземлился прямо перед капотом и выхватил пистолет.

Они совершили стратегическую ошибку – вместо того, чтобы рвануть с места, давя еще на земле Адама и сбрасывая меня, все четыре дверцы разом распахнулись. Все развивалось в считанные секунды, но казалось замедленным кино.

Адам выстрелил в лобовое стекло правее от себя.

Я спрыгнул на землю с другой стороны. С пассажирского места показалась сначала нога, потом рука с пистолетом и голова. Я с силой пнул дверцу – раздался противный хруст – этого здорово защемило.

С водительского выпал, держась за плечо рукой с пистолетом тот, с кем мы разговаривали. Адам откатился на мою сторону.

Из обоих задних дверей выскочили ребята с автоматами. Перепрыгивая через стонущего первого, я ногой попал по автомату, тот дал очередь в сторону, я прыгнул с разворотом, окончательно выбил автомат оружие из рук

Второй уцелевший с автоматом наперевес оббежал машину сзади. Адам ушел левее, выстрелил два раза – не попал, зато заставил того отбежать обратно.

Мой начал наступать с непрекращающейся серией ударов руками и ногами. Это был настоящий шквал ударов, я давно не видел такой техники. Уцелевший выступил было с автоматом, но меня ему закрывала спина его коллеги, а Адам как раз был на этой линии дальше. Я еле успевал отбивать удары, блоки выскакивали сами. На одном из его боковых ударов я его руку жестко не блокировал, продернул мимо себя, захватил за ворот, правой успел схватить за горло и повалить на землю. Почти в лоб мне выстрелил Адам – я понял, что в заднего – стук падающего тела. Все еще держа лежащего на спине противника левой за горло, основанием ладони правой стукнул его в затылок. В его шее что-то хрустнуло… он затих.

Откинулся назад – тот, в кого выстрелил Адам, лежал на спине и тихо стонал.

Остался водитель. Я запрыгнул на машину. Он, морщась от боли, оторвал от раны в плече вооруженную руку, залитую кровью, и навел пистолет на меня. Уже приземляясь, я отбил ногой пистолет, и упал на него с ударом локтем в голову….

… Адам сидел на земле, свесив голову, пистолет лежал рядом. Он не был ранен, он не плакал, не было истерики. Он просто не хотел смотреть,  как я хладнокровно добиваю оставшихся двоих – первого, прибитого дверью, и второго, которого он сам ранил, точнее, пуля попала в бронежилет, и только сильно ударила, не убила.

Это Адамчик думает, что я хладнокровный. На самом деле у меня у самого руки ходили ходуном.

Адам закурил. Я, как человек некурящий, отказался, хотя понял, что могу начать прямо сейчас. Сидя на капоте джипа, посмотрел на трупы, вокруг, подумал чуток, сказал:

• Рефрижератор нужен.

 

* * *

 

Первым делом мне нужен был рефрижератор на колесах. Из нескольких вариантов я остановился на белых газелях торговой марки «Березка», - и маленькие, и быстрые. Побеседовав с грузчиками супермаркета, я узнал, где склад готовой продукции той торговой марки, прибыв туда, - где стоянка машин. На выезде с огороженной стоянки стояла будка с охранником и шлагбаум. Мне был виден профиль сторожа, заполнявшего журнал. Боковая дверь будочки по причине жары была открыта. Проскользнув к ней, я достал баллончик с нервно-паралитическим газом, купленный еще в Бельгии.

         Через пару минут я уже ехал на нужной мне машине.

 

* * *

 

         К военной части с длинным номером мы не доехали где-то километр.

Уже час я сидел на дереве с биноклем, всматриваясь в лица солдат – как они все похожи – как песчинки на пляже!

Темнело. Брат появился, когда солнце уже не было на небе. Он занял пост у какого-то ржавого ангара. Все стихло. Мирно стрекотали кузнечики. Ночь вступала в свои права.

Пока я слез и присоединился к своим, было уже совсем темно.

Руки я обмотал двумя куртками и быстро перемахнул через высокий забор с двумя рядами проводов – колючку и электрошоковых. Полосу свежевспаханной земли я просто перешел, оставив довольно четкие следы. Воткнул в землю принесенный с собой штырь, привязал к нему веревку. Натянул, – теперь с верха забора над перепаханным участком тянулся навесной мостик.

Пробрался дальше, замер, стараясь не попадать в свет прожекторов. Казармы спали, даже собаки не лаяли (я, в конце концов, не спецназ, просто бывший журналист!), только сердце напоминало о том, что пора начать бегать по утрам.

А вот и он. Брат.

К нему я полз как ящерица – медленно, буквально губами касаясь земли.

Он стоял, прислонившись к воротам. Автомат висел на брюхе, руки лежали на нем. Сверху – мощная лампа, невдалеке прожектор.

Не знаю, как правильно снимать часовых, я решил сбоку. До него оставалось метров десять, справа от меня на уровне моих глаз из-под ангара выползла наглая толстая крыса, размером с маленькую кошку. Ничуть меня не пугаясь, она проследовала мимо. Это меня почему-то развеселило. Если крысы ведут себя так нагло, то почему же я не могу?!

Поднявшись во весь рост, я пошел на брата. Он, краем глаза заметив меня, оторопело вытаращился, и нужные слова «Стой, стрелять…» застряли у него в горле.

Я, широко улыбаясь, уже подходил к нему.

Уверен, меня он не узнал. И только дуло автомата как живое.… Не обращая на оружие никакого внимания, я резким движением толкнул автомат на него, делая заднюю подсечку. Калаш оказался у меня в руках, а Ваня на земле. Сев сверху, я зажал ему рот, АК положил рядом.

Ваня, в сущности, еще ребенок, как и любой солдат-новобранец, смотрел на меня испуганными глазами.

• Поговорить бы надо, - сказал я ему.

 

* * *

 

         Следующие полчаса Адамчик, Нина, Сергей и я перетаскивали по веревочному мостику трупы бандитов из рефрижератора. Ваня, «брат», великий воин, сидел на посту, все еще испуганно озираясь по сторонам – он рисковал больше всех – это воинское преступление. Но этот его объект никто так и не пришел проверять, никому он не был нужен… как и вся его армия.

         Еще раз осмотрел повреждения на принесенных телах.  Нина достала видеокамеру.

• С Богом!

           Дальнейшее выглядело со стороны, надо сказать, странно. Мы нападали на Ваню по одному, по двое, все вместе, потом на те места, где мы падали, раскладывали трупы. Просмотрев запись, я остался ею доволен, и вложил камеру в руку одному из «нападавших».

         Подошел к Ване.

• Извини, для достоверности.

          Он зажмурился. Снял перчатки, ощупал у него лоб, нашел проходящий под кожей сосуд. Стукнул по нему костяшками пальцев. Иван ойкнул. На лбу наливалась довольно крупная шишка. Терпи…. Теперь скула, подбородок….

         Лицо у него теперь было довольно перекошенное.

• Стоишь?
• Стою….

          Провел в него серию хлестких несильных ударов. Ваня упал от подсечки, я быстро полоснул ножом его по руке. Ничего серьезного, так, царапина.

• Больно?
• Пошел на…! – Иван с самого начала был нам не рад, и потирал ушибленные места.

          Быстро собравшись, мы собрали нашу «канатную дорогу», я проверил следы на пахоте – четыре пары в одну сторону, и перелез сам. Посмотрел на часы – там, у ангара, Иван перекрестился, горестно вздохнул, лег на землю и дал одиночный выстрел, затем очередь в небо.

         Молодец, не перепутал. Залаяли собаки, прожектора забегали по территории, выхватывая у ночи отдельные куски. Мы поспешили ретироваться.

 

* * *

 

         Потом было шумное армейское расследование. Особисты со всей области что-то вынюхивали. Основной уликой оказалась видео съемка. На ней видно, правда, плохо, как мужественно боец – рядовой срочной службы Речук Иван Юрьевич защищает армейское добро от расхитителей.

         Убийство, если оно совершено часовым на посту, преступлением не считается. Ваня лежал в госпитале, следователи уже не посещали его, он даже быстро поправился на пять килограммов, и выглядел очень живописно с забинтованным лбом и рукой на перевязи.

         Как нам он потом сам рассказывал, в палату зашел генерал - лампасы из-под халата, со свитой, какие-то фотографы.

         Генерал пожал руку, сказал какую-то пламенную речь, жаловал медаль «За отвагу», по-отечески обнял, и степенно вышел из палаты, довольно разглаживая усы.

         Ваню демобилизовали, как отличившегося, а военную форму с медалью он носил еще долго, оказалось, в ней он привлекательнее для противоположного пола.

 

* * *

 

Сонный доктор Глеб был очень удивлен, когда в его квартире раздался звонок с парадного входа. Конспиратор он был умелый. Врач смело распахнул дверь. На пороге стоял я, держа в руках два бумажных пакета.

• Это Вам. Спасибо.

Он, прищурясь, смотрел на меня.

• И Вам, Наташа! – крикнул я вглубь квартиры.

Прикрывшись простыней, выглянула медсестра Наталья. Глеб, беря пакеты, почему-то начал оправдываться – она – это – по работе…

Постояв пару секунд на пороге, я произнес:

• Даст Бог, свидимся!

Пожал руку Глебу, махнул Наташе, и ушел. Хорошие они люди, спасли меня.

 

* * *

 

Мы сидели в квартире, которую я с Нининой помощью купил в городе. Моем городе. Нина, сидя в обнимку с Адамом, спросила:

• А ты жениться не собираешься?

          Этот вопрос меня сначала почему-то расстроил, думаю, в этом вопросе я боялся подставлять кого-то, ведь я был, по сути, вне закона. Теперь же, с очередным новым паспортом, вполне законным, почему бы и нет? Настроение начало улучшаться, не к месту почему-то вспомнил крысу, выползшую из-под ангара в воинской части, улыбнулся, и ответил:

• Завтра же займусь этим вопросом!

 

* * *

* *

*

 

 

 

Днепропетровск, 9 августа 2002 года.