Лондон, 1941 год. Май.

Вторая мировая война в разгаре. Столица Великобритании с осени сорокового — уже восемь (восемь!) месяцев подвергается бомбардировкам авиации Рейха.

Двадцать тысяч лондонцев погибло. Ещё двадцать тысяч человек убито в других крупных промышленных центрах Британской Империи — в Бристоле, Ковентри, Бирмингеме, Саутгемптоне, Ноттингеме и Манчестере. Близкий к седьмому десятку премьер-министр Черчилль, не кланявшийся пулям ещё в англо-бурскую, лично практически ежедневно осматривает свежие руины и гордится несгибаемым британским духом своих сограждан.
Все страны содружества трудятся для победы над врагом. Каждый вносит посильный вклад в общее дело.
Управление разведки военно-морского флота никогда не спит. Здание Адмиралтейства, помпезное крупное строение в стиле королевы Анны, расположенное прямо перед площадью конной гвардии в самом центре столицы, и называемое с изящным и малопонятным британским островным юмором «Пристройка (Extension)», светит электрическими огнями даже через заложенные мешками с песком огромные окна круглосуточно.
Начальник управления, как обычно, в ярости. Старый морской волк, контр-адмирал Морган, герой ещё первой мировой (Дарданеллы, Средиземное море, Смирна, Красное море и проч., и проч.), явно тяготившийся потолками и лондонским климатом, мечет гром и молнии и его закалённый солёными ветрами и отвратительным алжирским вином голос ревёт как тогда, много лет назад, на капитанском мостике крейсера Эвриал...
В его руках находятся кончики тончайших нитей, другие концы которых расползаются в причудливой паутине по всему свету. Нити есть разные, некоторые — тоньше китайских шелкопрядных волокон, другие грубые и привычные, как просмоленные канаты, третьи бьют током по голой коже, а четвёртые напоминают колючую проволоку.
И весь этот оркестр нужно было в условиях войны как-то настраивать, контролировать, принимать быстрые решения на основании данных разной степени достоверности, нести ответственность за людей, держать связь с высшим руководством Империи и всё это на фоне непрекращающейся контригры жестокого и осатаневшего, но крайне умного противника.
За год адмирал Морган окончательно поседел, а глаза своим стальным блеском могли сбить на лету муху и развязать шнурки у провинившегося подчинённого.
Вот и сейчас, ранним утром, он шел по коридору, громко давая указания налево и направо. Окруженный подчинёнными, будто стаей рыбок, он отдавал команды, которые рыбки его стаи передавали дальше по цепочке, далеко за пределы этого красивого здания — акулам, осьминогам, муренам и кашалотам, управлявшимся храбрым адмиралом.
До массивных дубовых дверей своего кабинета он дошёл своей стремительной и в то же время раскачивающейся корабельной походкой уже только в сопровождении своего личного помощника, имевшего, во-первых, импозантную внешность и отличные образцовые манеры классического породистого джентльмена, так диссонирующие с образом самого Моргана, а во-вторых, не по годам и повадкам взгляд человека, которому приходилось убивать. Возможно, голыми руками.
Поначалу, в первые дни новой для них всех работы, адмирал Морган считал Йона Ланкастера, а именно так звали нашего молодого человека, просто маменькиным сынком, выскочкой, которого пристроили на службу «в тыл» по знакомству. В его, Моргана, понимании защищать честь флага империи разумнее и почётнее всего на палубе боевого корабля Королевского военно-морского флота. Однако беглое изучение личного дела немного поменяло первое впечатление, а ежедневная работа и вовсе показала преимущества использования такого ценного кадра в этом непривычном деле — командовании всем разведывательным управлением. Кроме того, дипломатия и терпимость отнюдь не входили число добродетелей, которыми стареющий моряк мог бы гордиться, а блестяще образованный личный помощник легко сглаживал некоторые острые углы и изящно маневрировал среди подводных рифов работы ответственного столичного учреждения. Кроме того, молодой человек был в чине коммандера, полученного не за красивые глазки, а за выполнение реального боевого задания глубоко в тылу врага, что также добавляло уважения к такому ценному подчинённому.
Оба кивнули женщине средних лет, немногословной секретарше миссис Фергюссон, которая молча передала папку с документами Йону. Муж немолодой леди несколько дней назад слёг с сердечным приступом в госпиталь, но на её профессионализме и выполнении обязанностей это никак не отразилось, разве что сухие губы были сжаты несколько более плотно.
Тяжёлая дверь впустила мужчин и неслышно закрылась.
Секретарь промокнула салфеточкой уголок правого глаза и продолжила печатать на «ундервуде».
Кабинет.
Продолжали говорить о делах. Адмирал раскуривал первую на этот день трубку, и голос его был не громогласным, а скорее ворчливым.
- Йон, я прочитал черновик вашего предложения по заманиванию немецких подводных лодок на минные поля. Очень свежие идеи, скажу больше, практика на лодке моего друга вице-адмирала Бентона явно не прошла зря. Однако есть некоторые вопросы по оформлению.
- Да, сэр, - изобразил живое участие и интерес Йон, приблизительно представляя, о чём пойдет речь. Давалось трудно, ибо вишнёвая наливка затейницы миссис Салливан вчера поздно вечером мешала сконцентрироваться. Все два литровых графина.
Адмирал выудил из стопок бумаг нужную, всю испещрённую пометками и восклицательными знаками, и начал зачитывать выбранные места:
- Во-первых, вступление. Что значит, «предложения, возможно, не самые лучшие»? У нас цирк или военная инструкция? Потом, название, «ловля форели». И в тексте, вот здесь, вы сравниваете охоту на вражеские субмарины с ловлей нахлыстом. Слыханое ли дело, допускать в важном документе такие вольности?
Йон Ланкастер, заметивший, что в тоне адмирала нет особенного раздражения, спокойно ответил, что действительно, следовало бы заменить рыболовные термины на более понятные сравнения, например, из игры в крикет, но он сомневался в их доступности для понимания королевскими офицерами, поэтому остановил свой выбор на чём-то, связанном с водной поверхностью.
- Коммандер Ланкастер, не ёрничайте, перейдём к следующему документу. Вот тут снова, хоть вы и предлагаете здравую идею — сбросить труп с якобы не раскрывшимся парашютом в форме нашего офицера и с дезинформирующими документами, однако ради всего святого, зачем дописывать «труп несомненно должен быть свежим». Это так шутили у вас в Оксфорде?
- В Итоне, сэр.
- Далее, по проекту Энигма. Действительно, никто ещё кроме Вас не предлагал переодеть наших коммандос в немецкую форму, посадить на самолёт с крестами на крыльях, имитировать приземление на море и взять на абордаж немецкую же команду спасателей, на чьём борту должна быть шифровальная машина. Эту идею я буду представлять сегодня вечером лично.
Йон просто кивнул.
- Теперь по плану сохранения рабочей структуры разведки в Испании на случай захвата территории немцами...
- План Золотой глаз?
- Да, Золотой глаз...
Через час Йон вышел из кабинета начальника, а в кабинет зашёл начальник пятого отдела Сноуфорс. Йон осведомился у секретарши о здоровье мистера Фергюссона. Перекинулись ещё парой фраз, коммандер с благодарностью налил в маленькую изящную чашку предложенный кофе из сверкающего кофейника.
Миссис Фергюссон испытывающе посмотрела на него, и спросила:
- Вы снова были у миссис Салливан?
Йон поперхнулся горячим кофе. Леди продолжала:
- Я гожусь вам в матери Йон. Поверьте моему опыту, ваша привычка встречаться только с замужними дамами не доведёт вас до добра. Знаете поговорку — In for a penny, in for a pound (потратил пенни, потратишь фунт)?
- Мадам Фергюссон, вы слишком много читаете детективов в наше неспокойное время. Когда война закончится, я тоже напишу какую-нибудь книжку, где вы будете молоденькой и вечно влюблённой дурочкой. Осталось только придумать вам запоминающееся имя.
- Вот вам список дел на сегодня, под роспись, Йон. Встреча группы, инструктажи, проекты, а также тир и рукопашный бой. Наш адмирал в курсе, что вы прогуляли прошлое занятие и просил лично проследить.
Несмотря на некоторую резкость слов этого диалога, они явно получали удовольствие от общения.
Прошел час. Йон успел просмотреть сводки новостей из разных департаментов. Мир менялся ежеминутно, и работа требовала большой самоорганизации и самоконтроля.
Подготовил две аналитические записки.
Сверился с планом, почти бегом побежал в секцию С, где заканчивался инструктаж группы коммандос, отправляющихся на задание в Европу. Почти всех он знал лично, с некоторыми был на том злополучном задании во Франции, когда половина группы погибла, и бедная Тереза...
Не время воспоминаний.
Головорезы-коммандос не очень любили Йона, он для них так и остался «белым воротничком», который остаётся в Лондоне, пока они рискуют жизнью. Сейчас им предстояло десантироваться в Альпах, пройти на лыжах несколько десятков километров и подорвать взрывчаткой стратегически важный железнодорожный узел. Эвакуация также была продумана до мелочей. Отряд был слаженный, ценный своим опытом, и его потеря или попадание в плен нанесло бы делу победы над странами Оси огромный вред.
Бойцы шутили, проверяли полученное оснащение и обмундирование, глава группы — капитан Гастингс — предложил прямо на лыжах прогуляться по майскому Лондону. Все засмеялись. Странно, только сейчас Йон обратил внимание на здоровенного лейтенанта Гетлинга. Он в их отряде недавно, ранее вроде служил на Крейсере Улисс. Гетлинг проверял крепление на лыжах перед упаковыванием снаряжения, и что-то в его движениях показалось Ланкастеру знакомым. Что-то из прошлого. Мысль засела в памяти, свернулась змеёй и тихо шипела. Группе предстояло вылетать вечером. Боже, храни не только королеву, тем более, что у нас сейчас король, но и этих бравых парней...
Потом было общее совещание (короткое, минут сорок пять), где адмирал Морган выслушивал определённые доклады и отдавал короткие указания.
Йон слушал вполуха. Что же не даёт расслабиться? Он начал погружаться в свои воспоминания, словно прозрачную луковую шелуху снимая слой за слоем...
...Понятно, что вспомнилось в первую очередь.
Год назад в составе группы специально подготовленных морских пехотинцев он был на задании во Франции. В качестве эксперимента с ними была медсестра. Тереза... И там, среди сигнальных огней, взрывов и выстрелов, лая немецких овчарок и погони, когда группа оторвалась от преследования и спряталась-залегла в развалинах горной деревушки, у них с Терезой был неописуемо счастливый час любви. Сама человеческая природа, казалось, бунтовала против войны.
А наутро мясорубка со стрельбой началась вновь.
И Тереза погибла.
Всю легкость, весёлость, способность влюбляться и радоваться Йон оставил там, в безымянном французском селении.
Остался только профессионал Йон Ланкастер, циник с выжженым сердцем. Холодный мозг и тело тренированного морского офицера. Так можно было прожить год, можно двадцать лет. Иногда Йону казалось, что его тоже там застрелили, вместе со ставшей за один вечер любимой прекрасной молодой женщиной...
Йон очнулся от воспоминаний, потому что поломал карандаш в руке.
Однако первые воспоминания никак не помогли понять, что же не так с Гетлингом.
Далее, после быстрого скромного обеда, когда он в своём крохотном кабинетике дописывал предложения по работе разведовательной сети в Дании, к нему заглянул сам Морган.
Уточнив сначала интересующий его вопрос, контр-адмирал обратил внимание на две рамки на стене. Йон пояснил:
- Справа некролог на гибель моего отца на Западном фронте, сэр.
- Это что, было напечатано в Таймс?
- Вы совершенно правы, сэр.
- За подписью Черчилля?
- Да, сэр, его брат служил с моим отцом, сэром Валентайном.
- Интересная у вас родословная, коммандер Ланкастер. А что это за письмо в рамке слева? Если письмо висит на стене как картина или памятная фотокарточка, значит его можно читать посторонним, не правда ли?
- Так точно, сэр. Это во время моей миссии в Советскую Россию в тридцать третьем я попросил об интервью их диктатора Сталина, и он мне прислал письмо на английском языке с извинениями за невозможность встретиться.
- Да вы шутите, коммандер? - адмирал Морган приблизил нос к рамке, изучая подпись, сделанную синим карандашом немного ниже машинописного текста.
- Никак нет, сэр.
Адмирал вышел, а Йон ещё порылся в воспоминаниях. Нет, Гетлинга, и тут Йон ручался за точность, не было в том периоде жизни. Однако где-то он был. Где-то... Отец... Лыжи... Итон... Не Итон...
Не вспоминалось.
В тире Йон стрелял из тяжёлой Беретты, легко поражая все мишени в яблочко. Он знал, как практик, насколько отличается стрельба в тёплом освещенном тире в спокойной обстановке от попыток прицельного выстрела с колотящимся сердцем и трясущимися руками где-то в реальной боевой ситуации.
Патронов было много, сознание спокойно, и поэтому удивительный мозг подсунул более ранние воспоминания — переписку его, девятилетнего, с его идеальным во всех отношениях отцом. Сам Йон был развит не по годам, отец — литератор, политик и умница с манерами и осанкой настоящего джентльмена — в нём души не чаял, и всё было хорошо, и даже с фронта шли весёлые добрые письма.
Пока не пришло другое письмо.
Что отца больше нет. Что его убили на войне.
Йон не любил это вспоминать. Как он справлялся в тот тяжёлый период. Как проявилась агрессия и злость на окружающий мир. Как научился управлять этой злостью. Как они с братом Питером, которого раньше немного ревновал к отцу, стали главными хулиганами и в то же время лучшими спортсменами и учениками в Итоне. Как старалась мать...
Йон разрядил пистолет, расписался в журналах и вышел, хлопнув дверью что есть силы. Среди грохота выстрелов тира это осталось не замеченным.
Далее по плану было урок мордобойных техник. К счастью, вместо садиста-морского пехотинца Стоуна с его конопатой рожей сегодня занятие проводил маленький подвижный японец Танака. Как обычно, он начал занятие с заявления, что он молится своим богам за победу оружия своего императора, а мистер Иона может молится своему за победу британского короля. Это был давний ритуал, после чего японец чувствовал себя не виноватым перед страной восходящего солнца и занятие каким-то хитрым дзю-дзюцу продолжалось.
Вначале, как положено, звучала команда «Мокусо», когда нужно было сесть в неудобной для европейцев позе и расслабиться. Йон давно научился в это время не хихикать, в отличие от остальных, а действительно приводить мысли в порядок, правильно дышать и настраиваться на предстоящую тренировку. Через полминуты звучало «Мокусо яме», когда следовало раскрыть глаза, пробудиться. «Шомени рей!» - это, значит, поклон, на который занимающиеся отвечали «Осс!», и занятие продолжалось. Никому не известно, как хитрый японец уговорил группу, состоящую из четырёх сотрудников британской разведки, выполнять японские ритуалы во время войны в здании Адмиралтейства. Может, разбиванием толстых досок голыми руками, может, отражением одновременных атак всех четверых, может, самим своим боевым искусством, неразрывно связанным с ритуалами...
Тренировка была хорошая и практически ориентированная, так сказать. Задержание, конвоирование, обезоруживание, отражение атаки холодным оружием (как тогда, во Франции) и угрозы пистолетом, удары ногами и руками и защита от них...
И только в самом конце, мокрые и уставшие, они должны были повторить ритуал.
Команда «Мокусо».
Смежив веки, Йон вдруг предельно ясно и чётко увидел австрийский горнолыжный курорт Кицбюэль, куда его отправили подростком учиться кататься на лыжах, увидел раздевалку, крупного немецкого парня, хорошо говорившего по английски, и табличку на его шкафчике — Блуменфельд.
Парень улыбался всеми зубами и поправлял крепления на лыжах.
Это точно был Гетлинг, только там, давно и далеко, в Австрии между мировыми воинами, под своим настоящим именем. Блуменфельд, не Гетлинг.
А это значит, что он — с очень большой степенью вероятности — немецкий шпион и коварный враг, давно засланный в королевский военно-морской флот.
Источник многих бед и, возможно, даже виновен в смерти Терезы...
Йон точно знал, что он сделает теперь.
После тренировки сразу к майору Кьюкемеберу, тот связывается с лидером группы капитаном Гастингсом. Есть ещё час. Далее арест и допрос.
Что всё получится, Йон не сомневался. Его разум был светел и чист.
Команда «Мокусо яме».
Йон открыл глаза.
Команда «Шомени рей!»
Йон немного улыбнулся и по-японски поклонился, произнеся вместе с остальными имеющее на тренировках множество значений почти волшебное слово:
«Осс!»
#LiterLG
Примечание: Иан Ланкастер Флеминг, 1908 — 1964, британский журналист, коммандер военно-морской разведки и автор романов о Джеймсе Бонде.
Работал под началом адмирала Годфри, послужившего прообразом его начальника «М».
В рассказе использованы некоторые реальные эпизоды биографии Флеминга, а также его литературный стиль (точнее, бледная копия последнего).
Также в тексте есть несколько отсылок к различным романам и рассказам о британском агенте, кусочки образа и отдельные штрихи.
С огромным уважением к оригиналу,
Глеб Лукинов.
2 листопада 2018 р.